уверен – он всем понравится. Когда мы познакомились, Джордж был и сутенером, и барыгой. Потом он женился, бросил старые привычки, но одеваться, как «папик», не перестал. Джордж регулярно делал маникюр и тщательно подбирал наряды. Торопить его при этом было нельзя. Каждый день он тщательно раскладывал одежду и туфли на кровати, чтобы создать идеальный образ.

Мы как раз шли по парковке к съемочной площадке, когда рядом притормозил здоровый синий «роллс-ройс». Увидев машину, Джордж громко спросил:

– И кто тут папочка?

За рулем оказался Джама.

– Джама, вот чувачок, о котором я говорил! – сказал я.

Джама окинул Джорджа во всем его великолепии быстрым взглядом и с улыбкой сказал:

– Поздравляю, ты в кино!

Джордж его не услышал:

– Что он сказал?

– Что ты в кино, землячок.

Джордж был в восторге, как и я. Пресытиться легко, но для нас с ним это было большим событием. Мы привыкли совсем к другому миру.

Мы с Джорджем часто выбирались вместе за кофе или покурить у склада, в котором проходили съемки. Однажды рядом припарковался большой черный лимузин, из него вышел какой-то юнец-итальянец в дорогом костюме.

– Почему мне кажется, что вам, ребятки, тут не место? – спросил он.

– Так и есть, – ответили мы, и он рассмеялся. Оказалось, это был Энтони Гамбино, сын мафиози. Он приехал на встречу с Леоном Айзеком Кеннеди, звездой фильма. Видимо, Энтони вложился в проект. Мы вызвались его проводить. Когда мы зашли, навстречу вышел Леон. Он поприветствовал Энтони, но попытался остановить меня и Джорджа.

– Эй! – одернул его Энтони. – Они работают на меня!

Не знаю, шутил он или просто старался показаться крутым, но после этого Леон и все остальные стали бояться нас с Джорджем до чертиков.

В конце каждого дня нам платили наличными. В день выходило по 120 баксов, но мы регулярно перерабатывали, так что получалось больше. Обычно съемки заканчивались около двух-трех ночи, а потом мы уезжали обратно ко мне. После одного особенно тяжелого дня Джордж возился на пассажирском сиденье со своими ботинками. Он был каким-то нервным.

– Все нормально, Джордж? – спросил я.

Он посмотрел на меня диким взглядом и помахал перед моим носом котлетой наличных.

– Дэнни, мне бы прикупить носки побольше.

Джордж до сих пор хранил деньги в носках. От старых тюремных привычек так просто не избавиться.

На тех съемках я познакомился с Мэйв. Впервые я увидел ее на собрании АА, и она поразила меня в самое сердце. Пришел-то я туда с парнем, которому она тоже нравилась, но как только увидел ее, сразу подумал: «В жопу все, она должна быть моей». Я тут же подошел к ней и сказал:

– Позвони матушке и скажи, что о тебе будут заботиться до конца жизни.

Она посмотрела на меня как на психа.

Дружок, который привез ее на встречу, уехал один, так что я подкинул ее домой на мотоцикле. Устраиваясь позади меня, она предупредила:

– Ничего не будет, имей в виду.

Она совсем недавно встала на путь трезвости, я это ценил, поэтому особо не навязывался. К тому же я сам сделал первый шаг и теперь имел полное право вести себя так, словно мне все равно. Однажды после собрания Мэйв выцепила меня и спросила, почему это я от нее отстал. Она была готова к отношениям. Мы никуда не торопились, ходили на настоящие свидания, влюблялись друг в друга. Но иногда наша любовь чем-то напоминала поле битвы.

«Позвони матушке и скажи, что о тебе будут заботиться до конца жизни»? Да я, кажется, совсем потерял голову. Тогда я этого не понимал, но, по сути, я предложил ей стать своей пленницей. Так делали все мужчины в моем окружении. Мой друг ДиДжей Беннет однажды сказал:

– Мой старик был зеленым беретом[43], а матушка – той, кем он хотел ее видеть.

Я всегда смеюсь, вспоминая эту фразу, но этот смех доносится с очень темной стороны моей души. Ничто так точно не описывает мир, в котором мы все выросли.

Где-то через две недели после того, как мы с Мэйв сошлись, она начала забирать малыша Дэнни от Нянечки каждый раз, когда шла ко мне. У нее не было водительских прав, но тачкой она управляла лучше любого дальнобойщика. Мэйв знала, что Диана отбывает срок, и считала, что Нянечка слишком уж балует малыша Дэнни.

Однажды Мэйв сказала моему сыну:

– Давай соберем игрушки, а потом поедем к Нянечке.

– Конни никогда не заставляла меня убирать игрушки, – насупился малыш Дэнни. Конни была моей бывшей девушкой.

– Поэтому ее здесь больше нет, – припечатала Мэйв.

Мне нравилось, как она обращается с Дэнни. Я никогда особо не думал о том, каким отцом хочу быть, но точно знал, каким стать не хочу. Знал, что не буду навязывать сыну свои долбанутые ценности – особенно принцип «одна баба дома, три на улице». Мне не было дело до того, кем станет мой сын – главой мексиканской мафии или сенатором штата. Я хотел, чтобы он чувствовал себя любимым, несмотря ни на что.

В то время Мэйв жила с соседкой, и меня это устраивало. Наши отношения постепенно становились серьезными, но я все еще не был готов отказаться от холостяцкой жизни.

Когда съемки «Исправительной колонии III» закончились, я взял малыша Дэнни на прогулку по бульвару. Джордж шел позади нас, и когда я повернулся, чтобы его поторопить, то увидел в его глазах слезы.

– Что не так, Джордж? – спросил я.

Он ответил, что увидел, как малыш Дэнни цепляется за шлевку моих штанов, и у него перехватило дыхание.

– Надо вернуться в Сан-Хосе и наладить отношения с Лизой.

– Рад, что моя консультация пошла тебе на пользу.

Мы посмеялись.

Глава 18. Прощай, другая жизнь, 1986

Работа в кино стала моим первым шагом в новую жизнь, но в ее старой версии все еще оставался дядя Гилберт. Он вышел из тюрьмы, вернулся на улицы и к старым привычкам. Он собирал долги для одного из самых влиятельных барыг в Долине. Когда Гилберт появлялся на пороге, большинство должников тут же выворачивали карманы, потому что знали о его репутации серьезного парня. Если платить было нечем, у должников забирали лодки и машины, пока они не находили нужную сумму.

Гилберт не боялся играть втемную. Он никогда не повышал голос. Начнешь орать – проиграешь. Иногда он звонил должнику и говорил:

– Завтра ты должен позвонить жене и сказать, что ваш старший сын погиб. Мы пока не знаем, как именно