это случится. Ты сам решишь, как он умрет, это ведь тебе придется сообщить жене, что ее ребенка не стало из-за твоих долгов.

Он говорил это так спокойно и по-деловому, что его собеседник тут же переворачивал свою жизнь вверх дном, лишь бы достать деньги.

Но сам Гилберт катился под откос, и я это видел. Он жил в Силмаре, каждый вечер садился на свой «харлей» и приезжал повидаться со мной и Джорджем после работы. Обычно он дожидался нас у моей квартиры с коробкой пиццы в руках.

У Гилберта при себе всегда был нож, кинжал и парочка пушек. Однажды он рассказал, что ограбил алкогольный магазинчик по дороге ко мне ради восьмидесяти баксов, хотя на тот момент у него в кармане лежало тринадцать тысяч. От ограблений он получал такой же кайф, как от наркотиков. Мне это было знакомо. На закате своих бесчинств я не знал, ради чего продолжаю грабить: по привычке или чтобы достать деньжат на дурь.

Гилберт пустился во все тяжкие, совсем как я в тот раз с Дэннисом, и совсем как мой отец, когда он сел за руль того «мустанга». Ты катишься вниз, пока тебя не остановит дерево, копы или пуля.

Я спросил, как у него дела с героином. Он сказал, что париться не о чем.

– Не о чем? А Чьюи ты помнишь?

Чьюи с Темпл-Стрит был нашим героиновым барыгой, когда мне было лет четырнадцать, и однажды знатно нас удивил.

В тот раз Гилберт забрал меня с утра пораньше, и мы поехали на Темпл-Стрит. Когда мы остановились недалеко от дома Чьюи, то увидели на пороге всю его семью. Его матушка стояла у двери в халате и с бигуди в волосах. Дети плакали. Гилберт припарковал тачку.

– Где Чьюи? – спросил он.

Она указала внутрь дома.

– Ох, Гилберт, он снова на этом дерьме.

– Каком дерьме?

– На том самом!

Мы переглянулись и вошли в дом. Внутри все было вверх дном. На полу в кухне валялись кастрюли и осколки разбитой посуды. Из дальней комнаты доносились странные звуки.

Шторы были задернуты, но сквозь них пробивались солнечные лучи, освещая разбросанную повсюду наркоту. Чьюи был наркоманом и барыгой, но у него была полноценная семья, а дома всегда царила чистота. Все соседи знали, чем он занимался, но понимали, что только так он может обеспечивать своих детей. В семье Чьюи не было проблем, они не скандалили и не сходили с ума.

То, что мы увидели в доме, никак не вязалось с Чьюи, которого мы знали. Мы с Гилбертом слышали, как он бормочет и хихикает за дверцей шкафа.

– Чьюи, ты там?

– Гилберт?

– Да, это я, животное ты эдакое.

Сморщенная рука отодвинула полотенце, висящее на дверце. Показался Чьюи: без футболки, сгорбленный, с мачете в руках. Он будто постарел лет на двадцать с тех пор, как мы виделись в последний раз.

– Какого хрена тут происходит? – спросил Гилберт.

– Дерьмо. Я на дерьме! – Чьюи ткнул мачете в сторону комода.

– На каком?

– Том самом!

Гилберт попросил меня раздвинуть шторы.

– Нет, Гилберт. Не надо! Они там.

– Там никого нет, Чьюи. Давай впустим немного света, землячок, и нормально поговорим.

Я раздвинул шторы. Всякого дерьма я повидал за свою жизнь, но перемены в Чьюи стали для меня настоящим шоком.

– Об этом дерьме речь? – я указал на горку какого-то вещества на комоде, похожую на красивый кусок перламутра.

– Да, оно, – кивнул Гилберт.

– Мы тебе поможем, Чьюи. Тебе надо попить.

Чьюи отдал Гилберту мачете и поднялся на ноги. Я в это время сгреб дурь в футболку и спрятал сверток в карман пальто. Рядом внезапно появилась жена Чьюи.

– Он изменился. Я не знаю, что делать, Гилберт.

– Мы вернемся и что-нибудь придумаем.

Мы забрали нашу дозу героина у его жены и отправились обратно в Долину. Когда мы приехали в квартиру Гилберта, я выложил сверток с веществом на кофейный столик. Гилберт удивился.

– Это что еще за хрень? Зачем ты это взял?

– Он сказал, что это и есть то самое дерьмо.

– Хорошо сработал.

– И что нам с этим делать?

– Использовать.

Я отломил от «перламутра» красивый, кристально белый кусочек.

– Хватит?

– Ага.

Дозы оказалось более чем достаточно. Первый кокаин, который я попробовал, оказался чистейшим из всех последующих. Я даже не знал, как он называется, до того дня в 1962 году. Я занюхнул полную ноздрю и тут же подумал, что у меня сердечный приступ.

– Твою мать! – я сорвался с места, вывалился из квартиры Гилберта и побежал по Вайнланд-Стрит. Я понятия не имел, куда бегу, просто знал, что мне надо двигаться, иначе сдохну. Гилберт поймал меня у машины.

– Залезай, быстро.

– Гилберт, я умираю. Что это за хрень?

– Кокаин.

А теперь Гилберт и сам сбывал наркоту. Тогда в моей квартире он рассмеялся и сказал:

– Дэнни, кокаин отличается от героина. Героин – это всего лишь товар. А кокаин помогает мне не спать и толкать больше героина.

В последний раз, когда Гилберт приехал к нам в гости, он бросил свой байк на лужайке моих соседей. Сосед начал было что-то вякать, но быстро заткнулся, увидев лицо Гилберта. Гилберт был заботливым и участливым, но мог поставить кого угодно на место одним взглядом. Как и мой отец, в моменты ярости он словно увеличивался в размерах вдвое.

С собой он принес пиццу и цуккини во фритюре. Еда была обсыпана травой. Он извинился и все равно все съел. Гилберт не мог усидеть на месте, говорил, как гордится мной, и что ему жаль, что он подсадил меня на наркотики и криминал.

– Да похер, Гилберт, – ответил я. – Если бы ты этого не сделал, я бы сейчас сидел дома и смотрел новости. Ты сделал меня тем, кто я есть. Я здесь благодаря своему опыту. Я ничего не стал бы менять.

Он молча кивнул, а потом сказал:

– Мне, наверное, пора домой.

Он был вымотан до предела, а я знал, что до дома ему ехать тридцать миль.

– Может, останешься?

– Не, все нормально. Я люблю тебя, Дэнни.

– И я тебя, землячок.

Мне потребовалось немало времени, чтобы сказать «я люблю тебя» другому мужчине. С Гилбертом это получилось легко.

Он обнял меня и вышел в ночной город. Даже уставший он был похож на звезду кино.

После его ухода Джордж сказал:

– Дэнни, кажется, он заглаживал перед тобой вину.

Но Гилберту не за что было передо мной извиняться.

Несколько дней спустя мой кузен Сол нашел Гилберта в его квартире.