– Вряд ли он в травмопункт обращался, – скептически заметил Трофимов. – А фильму свою наверняка уже слил в сеть.

– Необязательно. Если папарацци знает, кто такая убитая, есть вероятность, что повременил. Будет сейчас выторговывать денег у журналистов за жареный материал. Травмопункты нам без надобности. Не думаю, что Илларионова шарахнула парня до сотрясения мозга. Важная деталь: парень был в шлепках. Значит, живет поблизости. Но не в подъезде Климовой. Приметы: на вид ему лет двадцать – двадцать пять, рост средний, цвет волос темно-рыжий, нос картошкой, на лбу, возможно, след от удара. Был одет в кожаную куртку шоколадного цвета поверх синего спортивного костюма с красными лампасами. – Елена Петровна посмотрела на часы, время перевалило за полночь. – Сегодня уже поздно. Какой-нибудь законник обязательно жалобу накатает, разбирайся потом. Завтра с утра пораньше опроси жильцов соседних подъездов и найди этого оператора.

– В таком случае я домой. Меня Илларионова буквально загипнотизировала своей тупостью. Хочу к Эльзе, вернуть мозгам пластичность. Блин, чуть не забыл! Я же вам фильм привез. Вот… – Трофимов протянул ей диск.

– Эльзе привет, – улыбнулась Зотова.

– Угу, передам. У нас сегодня годовщина свадьбы, – трагично вздохнул Трофимов и закрыл дверь микроавтобуса. Зотова посмотрела вслед оперативнику, хотела его окликнуть и поздравить, но Венечка уже скрылся за горизонтом со скоростью арабского скакуна.

Елена Петровна повертела в руках диск.

– «Крымские каникулы», – прочитала она и широко зевнула. – Что ж, будет чем заняться перед сном.

Блинчики так благодатно легли в желудок, что дома она сразу завалилась в постель и включила диск. Лучше бы не включала! Смотреть на ночь глядя фильм, где в главных ролях актеры, убийство которых она сейчас расследует, – занятие малоприятное. Климова оказалась права, фильм вышел средней паршивости. На фоне ярких красок крымской природы, синего неба и лазурного моря вяло разворачивалось действие. Герои, словно Штирлицы, часто думали о своем. О чем конкретно, вероятно, следовало догадаться зрителю. Оператор брал лица актеров и актрис крупным планом, заглядывал в глаза, фиксировал напряженные движения рук, и все это длилось до бесконечности долго. Похоже, Гольянов воображал себя Феллини или Эйзенштейном.

Более-менее активнее сюжет начал разворачиваться к середине картины. На центральное место вышла фигура Волошина. Лиза Климова, говорившая о неудачном подборе актеров, и на этот раз оказалась права. Глядя на Волошина, невозможно было поверить, что рыжеволосая красавица экстремалка – живая, яркая, с горящим взором – способна полюбить такого непривлекательного мужчину. Дело даже не во внешнем облике героя. Волошин, на вкус Елены Петровны, был не настолько ужасен, как обрисовала погибшая модель. Вполне нормальный парень, с харизматичной внешностью, не красавец, но и не урод. Однако играл Волошин настолько безмолвного и пассивного рохлю, что характер персонажа с первых мгновений вызывал стойкое неприятие. В герое напрочь отсутствовало чувство собственного достоинства. Даже в общении с младшей сестрой героини персонаж Волошина вел себя неприятно, сюсюкал с десятилетней девчонкой, как с младенцем. К тому же терпеливо сносил оскорбления в свой адрес и ровным счетом ничего не предпринимал, чтобы добиться любви «прекрасной дамы». С какой радости больная впоследствии выставила ультиматум сестре и начала требовать, чтобы та связала свою жизнь со столь невнятным существом, Елена Петровна так и не поняла. Возможно, стараясь подавить тошноту от просмотра, Зотова пропустила что-то важное, заложенную режиссером между строк глобальную идею.

Лиза Климова смотрелась на экране действительно великолепно, вот только таланта у нее не было. Полярной тоже досталась невнятная роль. Она играла несчастную подругу рокера, которую тот задвинул на задний план ради главной. На общем фоне лишь девочка, которой отвели роль тяжелобольной младшей сестры красавицы-экстремалки, выглядела ярким пятном. Взрослый взгляд вишневых глаз на худеньком детском личике, рассеянность, замкнутость, сменяемая внезапными припадками агрессии, эгоизм и трогательная привязанность смотрелись на экране очень достоверно. В финале картины Елена Петровна даже смахнула слезу.

Затем следователь набрала в поисковике имя «Эмма Шалимова». Очень хотелось узнать о дальнейшей судьбе юной актрисы. Одна из ссылок вывела ее на страничку с фильмографией, где была обозначена первая и единственная лента, в которой сыграла девочка. Дальнейшая кинокарьера у Эммы Рафаэлевны Шалимовой не сложилась. Или пока не сложилась. Год рождения актрисы немного удивил. Оказалось, роль десятилетнего ребенка в картине играла двенадцатилетняя девочка. Сейчас Эмме Шалимовой должно быть восемнадцать. Что ж, у нее все еще впереди.

Рафаэлевна… Надо же, как забавно, подумала Елена Петровна. Вот что имела в виду Климова, когда говорила про отчество юной дебютантки «Крымских каникул», называя его художественным. В голове мелькнула странная ассоциация: название салона «Рафаэль» и рассказ Кошкарец о прощальном подарке мужа. Вдруг в «Крымских каникулах» снялась дочка стилистки? Полярная могла составить протекцию дочери лучшей подруги, а девочка могла сменить фамилию после совершеннолетия или развода родителей. Но если так, то почему Анастасия, рассказывая о съемках проклятой картины «Крымские каникулы», не упомянула о том, что ее собственная дочь сыграла в фильме одну из главных ролей? Обычно матери при первом удобном случае рассказывают об успехах своих детей.

Стоп! Может, она ищет кошку в комнате, где ее нет? Скорее всего, успокаивала себя Елена Петровна. Но в голове навязчиво крутился обрывок разговора Кассиопеи с Кавериным. О чем целительница просила бывшего любовника? Что хотела от девочки? Завтра надо обязательно уточнить у Кошкарец про дочку, чтобы от души отлегло. В любом случае опасности для Эммы сейчас нет. Целительница ограничена в возможностях, а ее главный помощник сидит в кутузке и ждет предварительного обвинительного заключения.

Звонок мобильного выдернул следователя из приятной дремы.

– Елена Петровна, доброго здоровьишка! – пробасил в трубку незнакомый голос с украинским акцентом. – Вы уж меня извиняйте за поздний звонок.

– С кем имею честь? – напряженно спросила Зотова.

– Да вы что, голубушка, не признали? Это ж я, дядька Петро. Как там наш боец Павлушка поживает? Соскучился я по племяшу, спасу нет. Хочется обнять крепко и расцеловать. Да что я заболтался совсем? От дел вас важных отвлекаю. Жена для вас, кровиночки наши, посылочку собрала. Все домашнее, с собственного огороду. Завтра с утречка буду проездом в Москве. Надеюсь встретиться и передать посылочку лично вам в руки. Только учтите, что со временем у меня туговато. Не успеем свидеться, посылочка отправится по адресу племяшки.

– Сволочь! – рыкнула Зотова.

Собеседник весело рассмеялся, и через мгновение зазвучал совсем другой голос, холодный и властный.

– Голубушка, не надо так реагировать. Вы сама мать и должны понять убитого горем отца. Многого от вас не требуется. Одна незначительная любезность. Добавьте в дело чуточку нелепостей, которые помогут адвокатам хорошо сделать свою работу. Обещаю, внакладе не останетесь. Только глупостей не делайте. Падать будет очень больно.