Доктор Харрис направилась через бистро к выходу, следом за ней ковылял Патрик, поддерживаемый Бовуаром и Матео.

Леа хотела было последовать за ними, но Гамаш остановил ее.

– Он что-то принимает? – спросил Гамаш, пристально глядя на нее.

– Нет.

– Самое время сказать нам.

– Я и говорю. Патрик из всех нас самый правильный. Он даже почти не пьет. – Она покачала головой. – Это моя вина. Глупо, зря я дала ему лекарство.

И виски, подумал Гамаш, разглядывая женщину. Она казалась искренне расстроенной.

– Все в порядке? – спросил Оливье, приоткрыв дверь и просунув в комнату озабоченное лицо.

– Oui. Месье Эванс пришел в себя, – сказал Гамаш. – Ему нужно отдохнуть.

– Если что, только позовите.

– Merci, patron, – сказал Гамаш.

Когда Оливье исчез, Гамаш показал Леа на стул. Она села, а Гамаш и Лакост устроились рядом.

– Вам не приходит в голову, кому могла помешать Кэти? – спросил Гамаш.

– Честно говоря, не приходит, – ответила она.

Лакост, не будучи циником, всегда настораживалась, слыша из чьих-то уст ответ «честно говоря» во время допроса. Но Леа Ру казалась искренней и была в самом деле потрясена.

Впрочем, напомнила себе Лакост, эта женщина – политик. А политика – это театр.

Теперь настала очередь Леа изучать их. Ее проницательные глаза были устремлены на старших чинов Квебекской полиции.

– Вы считаете, что Кэти убил кобрадор? – Она переводила взгляд с одного на другую.

– Так же считают месье Эванс и ваш муж. А вы – нет?

– Я не понимаю, зачем ему это понадобилось, – ответила Леа. – Получается, что кобрадор объявился здесь из-за Кэти. И все это время она была его целью.

– Возможно, – сказала Лакост. – Доподлинно нам пока известно, что человек в костюме исчез, а мадам Эванс убита. Для совпадения многовато, вам не кажется?

Леа Ру обдумала ее слова:

– Это не означает, что он с самого начала приходил за ней. Может быть, он впал в ярость, а тут подвернулась она. Во время вечерней прогулки.

– Но она была не на прогулке, верно? – сказала Лакост. – Она была в церкви. Зачем?

Леа откинулась на спинку. Задумалась.

– Во время наших путешествий Кэти часто заходила в церкви. Она архитектор, и церкви ее очаровывали. Аркбутаны и контрфорсы. – Она улыбнулась. – Боюсь, это единственное, что я запомнила.

Она вернулась из прошлого в настоящее.

– Но то были собор Парижской Богоматери, Шартр, Мон-Сен-Мишель. Не очень похоже на вашу деревенскую церквушку.

Гамаш положил ногу на ногу и кивнул. У Святого Томаса явно не имелось контрфорсов, хотя находиться в нем было приятнее, чем в соборе Парижской Богоматери. Впрочем, все зависело от того, что тебе нужно.

– Тогда почему она могла там оказаться? – спросил он, повторяя вопрос Лакост.

Леа отрицательно покачала головой:

– Может, захотела немного посидеть в тишине. Может, стало холодно и она зашла погреться. Откровенно говоря, не знаю.

Гамаш отметил, что Изабель не сказала ни о месте, где нашли Кэти, ни о костюме кобрадора, в котором ее нашли.

В высшей степени символическом костюме. Этот костюм говорил о грехе. О долге. О бессовестности и о плате. Он говорил о мести и стыде. Он был обвинением.

И его надели на мертвую женщину.

Не по ошибке, а с целью. Намеренно.

Да, подумал Гамаш, связь между мадам Эванс и кобрадором существует.

Вопрос состоял в том, знали ли ее друзья, что это за связь.

– Это я виновата, – сказала Леа. – Если бы я не защитила его вчера вечером, может, он испугался бы и убежал. Или его побили бы. Но по крайней мере, Кэти осталась бы жива. – Она посмотрела на Гамаша. – И вы тоже виноваты. Могли бы сделать что-нибудь. А вы только говорили с ним. Все повторяли, мол, он не делает ничего противозаконного. Вот теперь сделал. Если бы вы вмешались, она бы осталась жива.

Гамаш ничего не сказал – говорить было нечего. Он уже много раз объяснял соседям, что ничего не может сделать. Хотя теперь, после случившегося, он знал, что мыслями будет возвращаться к этому снова и снова. Спрашивать себя, действительно ли не мог.

На самом деле ярость Леа была направлена на того, кто взял биту и убил ее подругу. Просто Гамаш подвернулся под руку.

Поэтому он позволил ей выпустить пар. Не сдавая позиций. Не защищаясь. И когда она закончила, он не сказал ни слова.

Дав волю гневу, Леа Ру расплакалась.

– О черт, – выдохнула она, пытаясь взять себя в руки, словно слезы по мертвой подруге были чем-то постыдным. – Что же мы сделали?

– Вы не сделали ничего плохого, – ответила Лакост. – Как и старший суперинтендант Гамаш. Виноват тот, кто ее убил.

Леа взяла салфетку, предложенную ей Лакост, поблагодарила, отерла лицо и высморкалась. Но плакать не перестала. Хотя слезы были уже не такими горькими. В них было больше печали. Меньше гнева.

– Не думаете же вы в самом деле, что кобрадор пришел за Кэти, – сказала Леа.

– У вас есть другая версия? – спросила Лакост.

– Нет, – признала Леа. – Может, кобрадор и сделал это, но не преднамеренно. Может, Кэти пошла за ним и увидела, кто он, вот он ее и убил.

Гамаш задумчиво кивнул. Ему эта мысль тоже приходила в голову.

Но зачем тогда надевать на нее костюм?

И вообще, зачем ее убивать? Ну хорошо, она увидела кобрадора, но убивать ее за это – какая-то крайность.

Однако это могло свидетельствовать о том, что она его опознала.

Гамаш перевел взгляд на туман за окном. Ничуть не гнетущее зрелище, даже утешительное. Туман обволакивает, но он не удушливый.

Было ли убийство Кэти Эванс предумышленным? Может быть, именно из-за нее и появился в Трех Соснах кобрадор? Или же это импульсивный поступок человека, выведенного на чистую воду? Загнанного в угол в церковной кладовке?

– Значит, вы не знаете никого, кто мог бы желать смерти вашей подруге? – спросила Лакост.

– Мне об этом ничего не известно. Она была архитектором. Строила дома.

– Никакой из ее объектов не провалился? Может, несчастный случай? Обрушение?

– Нет, никогда.

– Ее брак с Патриком был счастливым? – спросил Гамаш.

– Думаю, да. Она хотела детей, а он – нет. Вы, вероятно, заметили, он и сам немного ребенок. Не то чтобы инфантильный, просто беспомощный. Ему требовался материнский уход, и Кэти давала ему это. И нам тоже. В ней было сильное материнское начало. Из нее бы получилась замечательная мать. Она крестная нашего старшего. Ни разу не забыла про день рождения.