– И что же они установили?

– Но ты уже знаешь. Они бы никогда в жизни не стали этимзаниматься и тратить время только лишь для того, чтобы, вернувшись, заявить:«Сожалеем, но света было мало, сигнал виден плохо и установить личностьпреступника со всей определенностью нельзя».

– А Голкомб ничего там не нашел? Он не докладывал?

– Нет, не докладывал.

– Бывают случаи, Пол, когда полицейский оказывается в такомположении, что кое о чем хочется умолчать.

– Ты хочешь сказать – деньги?

– Я хочу сказать, что это лишь одно из моих обобщений.

Пол Дрейк задумчиво смотрел вперед.

– Ну… если там были деньги, то… мое мнение о Голкомбе тызнаешь.

Мейсон молчал.

– Получается, он сыграл тебе на руку, Перри. Эти грязныеденьги из дела ушли, но полностью успокаиваться рано. Черт! Этот Голкомб сможетиспользовать их против тебя в любой момент.

Мейсон опять ничего не ответил.

– И, я надеюсь, ты не забыл, что с Большим советом всеобошлось только потому, что Гамильтон Бергер допустил оплошность. Он не смогграмотно сформулировать вопросы, но настанет момент, и ты снова предстанешьпред его очи, и тогда он непременно задаст вопрос так, как нужно.

– Откуда ты знаешь?

– Он тебя задавит их количеством. Задаст столько вопросов,что правильный сам выплывет. – Дрейк пристально посмотрел на Мейсона, затем всевнимание перевел на дорогу и больше не произнес ни слова.

Доктор Кандлер еще работал. Несмотря на поздний час, вприемной сидели два или три пациента. Они устали от ожидания, и в глазах у нихбыло выражение мучительного неведения, характерное для больных людей. Каждомухотелось поскорее быть принятым, чтобы наконец все осталось позади, все сталоясно.

Излучая почти физически ощутимое радушие, вошла рыжеволосаямедсестра, с которой Мейсон познакомился накануне.

– Добрый день, господа! Проходите, пожалуйста!

Тоскующие больные раздраженно переглянулись, но их неприязньбыстро сменилась выражением безысходной покорности, когда Перри Мейсона и ПолаДрейка у них на глазах с почетом препроводили в личный кабинет доктора.

Отсюда они проследовали в крохотную операционную со столом идвумя стульями, стоящими спинками к северной стене.

– Присядьте, пожалуйста, и подождите немного. У докторасегодня был совершенно сумасшедший день. Сейчас у него сразу несколько больных,закончит – и к вам. Две-три минуты. Он знает, что вам некогда.

Мейсон и Дрейк поблагодарили радушную красавицу, сели, а онапоспешила в приемную, чтобы приободрить оставшихся пациентов и сообщить им, чтозадержки не будет.

Прошло минут пять, прежде чем Дрейк, оглянувшись посторонам, спросил у Мейсона:

– Интересно, можно ли мне закурить здесь?

– А почему бы нет?

Дрейк положил фотоаппарат на маленькую подставку рядом состулом и достал сигареты.

Оба закурили.

– Скажи мне, Перри, – заговорил Дрейк, – ты принимаешьКандлера за того, кем он кажется на первый взгляд, или…

– Извини, Пол, но с первого взгляда я никого не оцениваю.

Дверь в маленькую операционную резко распахнулась.

– Простите, господа, – это снова была медсестра Кандлера, –но у доктора возникла непредвиденная ситуация. Необходимо срочно прооперироватьпациента. Вы подождете?

– Сколько это займет времени? – спросил Мейсон.

– Минут двадцать, может быть, больше. Все в такой суматохе,в такой спешке…

– Ничего, не беспокойтесь! Мы просто проезжали мимо. Ждатьне будем, я думаю. Я хотел, чтобы доктор был в курсе кое-каких событий, и… Несочтите за труд – передайте ему, что меня он в любое время найдет черезДетективное агентство Дрейка. В общем, пусть позвонит, если надумает.

– Он просил сказать вам, что ему ужасно неловко и что онничего не знает.

– Вот и отлично, – успокоил ее Мейсон. – А теперь нам пора.Большое спасибо.

На прощанье она одарила их щедрейшей улыбкой.

– К сожалению, не могу проводить вас до дверей – больнойждет.

Когда они проходили мимо кабинета Кандлера, его голова намгновение высунулась в коридор, они услышали «извините», и голова тут жеисчезла.

– Все в порядке, – ответил Мейсон, но его уже никто неслышал.

Они опять очутились на улице.

– А она у него – лакомый кусочек, – не сдержался Дрейк.

– Согласен, – поддакнул Мейсон, – притягивает как магнит.

– С пациентами, наверное, проблем нет. У такой любой усидитсколько хочешь, да еще и благодарен будет.

– А у тебя появились какие-то симптомы?

– Так, знаешь, побаливает кое-что. У меня, Перри, междупрочим, пищеварение страдает. Вот соберусь и навещу как-нибудь этого доктораеще раз.

Они развернулись и поехали обратно в Лос-Анджелес.

– Как насчет ужина? – спросил Дрейк через некоторое время.

– Сначала проявим пленки. Давай сейчас прямо в контору,узнаем, нет ли новостей. Хочется услышать, чем в последний час занималсяСэккит-Прим, он же – Прим-Сэккит.

– Что ж, в контору так в контору! Делла, ты думаешь, все ещеждет?

– Возможно, и ушла. А если нет, то это означает, что ей тожехочется поужинать.

Поднявшись на лифте, Мейсон и Дрейк вышли в коридор. Дрейксказал:

– Иди к себе и взгляни, на месте ли Делла, а я проверю, нетли чего о Сэкките.

В личном кабинете Мейсона горел свет. Он открыл дверь изастал Деллу Стрит что-то быстро печатающей.

– Чем это ты занята, Делла?

Она в ответ улыбнулась:

– Накопилось несколько писем, которые я не могу доверитьстенографистке. И еще несколько, которые вы хотели надиктовать, но так и несобрались. Все они у вас на столе, ждут подписи. А вот и последнее…

Проворные пальцы Деллы ловко отстукали завершающий абзац,выдернули бумагу из машинки, и, отделив лист от копирки и второго экземпляра,она переложила письмо на стол Мейсону.

– Спасибо, Делла. И признавайся, хочешь ты ужинать или нет?

– Я всегда голодна. Но в данную минуту меня большеинтересует информация. Как прошло с Сэккитом?