Теперь он был слишком близко, нависал. Его глаза каким-то образом заслоняли все. Продолжая бороться, уже неизвестно с кем, с ним или с собой, девушка отвернулась и резко выдохнула:

— Это все весенние танцы.

И тут он неожиданно отбросил ее руку и отошел на шаг.

— Весенние танцы. Очень удобно.

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите?! — выкрикнула Виль, которую отчего-то это больно задело.

— Чего хочу я?! — он снова резко обернулся, впившись в нее горящим взглядом.

Несколько долгих мгновений ей казалось, что он просто испепелит ее. Забыла, что надо дышать, от напряжения внутри все вибрировало, а сердце колотилось так, словно сейчас выскочит из горла.

Но Хаториан так ничего и не сказал. Вместо этого он неожиданно развернулся и пошел к дверям.

— Сир, постойте!

Она сама от себя не ожидала, но порыв невозможно было остановить. Ей необходимо было объясниться. Мужчина замер на мгновение, остановившись в дверях, и проговорил, не оборачиваясь:

— Не надо, леди Вильгельмина, — и вошел внутрь.

Виль метнулась следом.

Наверное, это была ошибка, потому что она тут же оказалась в западне. Мгновение, и она уже прижата к стене, а его руки по обе стороны от ее головы, отрезают путь к бегству.

— Я же сказал, не надо, леди Вильгельмина, — процедил он, обдавая холодом.

Но его горящий взгляд говорил совсем другое.

— Отпустите! — Виль дернулась, пытаясь вырваться. — Прекратите вести себя как…

— Как твой Филберт? — лицо его исказилось, а глаза полыхнули раскаленными угольками. — Но тебе же нравилось, когда…

Он что-то делал с ней своим взглядом! А может, это она сама? Потому что теперь ее взгляд проникал в его душу. Творя что-то такое, от чего ее колотившееся сердце вдруг сладко замерло. Воздух словно загустел, а время застыло, повиснув вокруг тягучей паутиной.

— Неправда! — из последних сил выдохнула Виль.

Но он уже не слушал. Как в каком-то трансе, склонился к ее лицу и прижался губами к ее дрожащим губам.

А потом был провал.

Он хотел просто поговорить. Просто спросить, почему нельзя на него хотя бы смотреть нормально. Потому что ее отчуждение жестоко выматывало его. Все это время бился вокруг, пытаясь проникнуть сквозь стену, которой она обнесла от него свое сознание.

Господи милосердный! Разве он многого хотел?

Всего лишь доброго слова. Хоть иногда. Взгляда! Неужели это так трудно? Неужели так отпугнуло, то, что он ей о себе рассказал, и теперь между ними невозможно даже простое человеческое общение?

Но разговора не вышло. Все сорвалось в какой-то дикий штопор, и он не смог не прикоснуться. потому что видел, как она замерла в ожидании. Именно это и снесло последние остатки разума.

А дальше…

Он как будто растворился, став наконец свободным. Утонул в ощущениях, словно в бескрайнем небе. А мир исчез…

Но тут мир внезапно взорвался звонкой пощечиной.

Недоуменно оторвался от нее, вновь обретая зрение и слух. Девушка смотрела свирепыми синими глазищами, в которых плескалась ярость, но под ней такая беззащитная доверчивая растерянность и отголоски страсти. Именно ее доверие он так хотел видеть…

— Сир! — она задыхалась от возмущения, неосознанно выплескивая из себя дикую смесь эмоций.

Такие чувства сейчас полыхали в ее взгляде, что мужчина невольно замер, обездвиженный. Яд. Чистый яд. Пить его, вдыхать… Блаженный, сладкий…

Еще одна хлесткая пощечина, а потом она просто смахнула его руку и вырвалась. А он так и остался стоять, глядя, как она быстро идет по коридору. Неосознанным жестом потер щеки. Лицо горело так, что…

Губы невольно дрогнули в улыбке. Ничего себе, легкая ручка у его единственной возлюбленной.

— Да… А чего ты ожидал? — добродушно проворчал его извечный внутренний собеседник. — Конечно, опять поспешил. Но… Молодец, я тобой доволен.

Он и сам был доволен. До полного блаженного идиотизма.

Что бы его маленькая синеглазая принцесса себе не думала, как бы не закрывалась, мужчина теперь точно знал, он ей не противен. Еще как не противен! А привязка к Филберту Танри больше не работает. Феодора оказалась права, хотя у него и были сомнения.

— Сильно не обольщайся, она легко не сдастся, — снова подал голос дракон, запертый внутри.

И ехидно расхохотался:

— Я в нашей девочке уверен.

Виль чуть не бегом бежала к себе по бесконечному коридору, а разные мысли просто захлестывали. У нее аж колени тряслись от возмущения. Ну ладно, может, не от возмущения, а от пережитых ощущений…

Но это сути не меняло!

Как он посмел упрекать ее Филбертом! Как будто она давала какой-то повод! Или она напрашивалась, чтобы ее сюда привезли?!

И все же, когда он заговорил о Филберте Танри, девушка не могла не осознать, что применяет по отношению к Хаториану двойной стандарт. Надо быть честной с собой, когда она приняла выбор Филберта, ее почему-то не интересовало, сколько у того было женщин. Хотя и подозревала, даже была уверена, что тот не жил монахом.

Увы, по всему получалось, что Хаториан прав. Значит, она не может попрекать его прошлым? Но эта мысль вызывала у нее устойчивый протест, потому что не хотела приниматься.

Как он посмел вести себя так… Так!

А как она могла позволить ему такое…

Как они могли?! Почему так вышло… Она вся кипела, только неизвестно от того странного огня, бурлившего в крови, или от злости на себя.

— Я буду думать об этом завтра! — заявила она себе. — А на сегодня с меня хватит!

Когда Виль влетела в свои покои, сверкая глазами как разъяренная фурия, Олеир даже испугалась:

— Что случилось, леди Виль? — спросила, хватаясь за сердце.

— Ничего! — выпалила та и сходу помчалась в ванную.

Смыть с себя все эти дикие ощущения.

Уже оттуда выкрикнула:

— Если за мной придут, скажи. что все занятия на сегодня отменяются!

— Хорошо, принцесса, — отвечала потрясенная прислужница. — Отменяются, так отменяются…

— Вот именно! Отменяются! Все! — цедила сквозь зубы Виль, нарезая круги в бассейне.

В этот раз лотосы нисколько не радовали глаз, а только служили досадной помехой движению. Наконец, устав лавировать между цветами, устроилась на ступенях у переливов. И прислонилась головой к мраморной стенке бассейна.

Анализировать свои чувства и поступки. Нет, чувства решила оставить на потом. Только поступки. И выходило что…

Она ведь сбежала.