– Да.

– Ну, вот. А я тогда не знал. И Костя стал меня убеждать, что строить нужно не здесь, где переправа паромная, а в полутора километрах ниже по реке, где дорога к заводу. Завод! – тут Афанасьев усмехнулся так зло, что я насторожилась. – Одно название, что моторный, а последний мотор там сделали лет десять назад.

– Что так?

– Да не нужны они никому, эти моторы, барахло потому что! Но в области делают вид, что у них есть предприятие, а в Кириллове – что оно работает.

– Понятно. А Сорокин этот, он вообще кто и откуда?

Рассказ был долгим и невнятным, но, в конце концов, я поняла, что этот самый приятель и деловой партнёр – москвич, владелец пары заводов, производящих бетонные блоки или что-то подобное. С Афанасьевым они вместе учились в юридическом. Потом пути их разошлись, и встретились снова эти двое тогда, когда Сорокин выиграл тендер на поставку конструкций для строительства нового общежития для университета в Ростиславле. Потом он получил ещё один контракт, потом ещё…

– Вы ему помогали с этими контрактами?

Николай Иванович пожал плечами.

– Не та у меня должность, чтобы всерьёз влезать в строительные дела.

– И зачем вы пошли к церкви?

– К церкви? Да что мне там делать ночью? Мы пошли на берег, смотреть место, где, по словам Сорокина, никак нельзя ставить опоры моста, потому что там будет подмывать. Или размывать, я уже не помню.

– Дело рюмочкой не ограничилось? – усмехнулась я.

Он пожал плечами.

– Да как-то слово за слово… Ну да, вы правы, мы уговорили целую бутылку. И теперь я соображаю, что Костя не столько сам пил, сколько мне подливал.

– А свечи в церкви вы не видели?

– Видели, но… как бы вам объяснить? На какие-то явления не обращаешь внимания, потому что они в порядке вещей. Книги в библиотеке или книжном магазине, грибы в лесу, свечи – в церкви. Я знаю, что в каких-то случаях службу проводят ночью, так что и не задумался, прошёл мимо. А возвращались наверх мы по лестнице, рядом с вашим домом. Тропинка была скользкая.

Пока Афанасьев говорил, я соображала: значит, о ритуале он не знает. Или знает, но не говорит. Однако последствия принесённой клятвы должны были ещё долго не давать ему мне врать. Так что ритуал, жрун и прочие потусторонние неприятности – это всё-таки из другого паззла. Вот потому картинка и не складывалась.

– С вами был ещё один человек, кто он?

– Ещё один? – он наморщил лоб, вспоминая. – А, Валерка? Ну, он, собственно, не с нами был, а с Сорокиным персонально. Костя его нанял в качестве персонального водителя, только по воде. Во всяком случае, мне он сказал, что ему приходилось по десять раз в день переправляться из одной части города в другую, выгоднее было заплатить лодочнику сразу за полный день.

Мне показалось, что это какой-то странный расчёт, но я не стала спорить. Что я понимаю в лодках, кроме того, что они маленькие и качаются?

Бывший начальник полиции засобирался домой; было видно, что он устал, и я предложила:

– Давайте, я вас отвезу. Тут, конечно, недалеко, но раз нога болит, не стоит её перегружать.

– Спасибо, да неловко как-то…

– Ловко-ловко, поехали! И завтра после консультации с Семёном Марковичем – сразу ко мне, хорошо?

Я сознательно не стала в этот раз расспрашивать Афанасьева о предках, о прадеде, о наследстве. Во-первых, мне нужно было хорошенько обдумать то, что он уже рассказал. Во-вторых, я вовсе не была уверена, что мне стоит влезать в историю с тендером на строительство моста, тут и пришибить могут случайно. И last but not least, в-третьих, вовсе не факт, что наш мент вообще в курсе истории с участком.

И ещё хорошо бы узнать, был ли в нашей стране хоть один случай реституции?[4]

* * *

Утром я хотела позвонить в больницу, а потом подумала, и решила съездить. Очень уж было интересно, что скажет Кауфман о методах лечения коллег из областного военного госпиталя.

Увы, любопытство – одна из главных черт моего характера. Ладно, словечко «увы» здесь лишнее: я нисколько не огорчена тем обстоятельством, что мне интересно там, где кто-то другой лишь пожмёт плечами и отойдёт. И история, начавшаяся с трупа под моим кустом боярышника, вроде бы не касается меня напрямую; более того, постепенно становится небезопасной. Но если я не узнаю, в чём там дело, буду уже не я.

Это ведь настоящий детектив, случившийся прямо у моего порога! И что же, получится, что я дошла до финальной сцены, где сыщик собирает всех персонажей и рассказывает, кто и почему убил тётушку Салли, перевернула страницу – а последняя глава напечатана на финском языке?

Или на монгольском, что в данном случае не существенно.

Кауфман сидел в ординаторской и посмеивался:

– Ну, я же знал, что ты не выдержишь и примчишься проверять, не обидел ли я твоего протеже!

– Да ладно вам, Семён Маркович! Лучше скажите, что вы думаете о его состоянии?

– Думаю, что оно существенно улучшилось по сравнению с днём, когда ты отыскала его в нашем подвале.

– И всё?

– Нет, конечно. Я изучил назначения, созвонился с лечащим врачом, посетовал на то, что в нашей кирилловской аптеке многих препаратов нет, а больному трудно за ними ездить в Ростиславль… Кстати, части наименований нет и там, надо заказывать. В общем, половину мы отменили, две трети оставшегося сократили и оставили только необходимое. Плюс физиопроцедуры, благо у нас появилась пара новых аппаратов…

– Уже?

– Представь себе!

Он весь лучился довольством.

– И где Афанасьев сейчас?

– Как раз-таки на физиотерапии. И будет там ещё… – Кауфман взглянул на часы. – Ещё час. В понедельник приедет невролог, я договорился о выездных консультациях раз в месяц, вот пусть и начнёт свою работу с болей в ноге у нашего пациента. Ты права, это, конечно, психосоматика…

И мы заговорили о разных профессиональных делах, не имеющих отношения к данному повествованию.

После процедур бывший начальник полиции был расслаблен и благостен. Кажется, даже нога у него болела меньше, потому что на трость он почти не опирался.

– Ну что, Николай Иванович, теперь едем подбирать вам травы?

– Спасибо, Анастасия Александровна. Я ваш должник навеки.

– Сочтёмся.