Полесье», однако в начальных пассажах картина пугающе безмолвной чащи уступает место лесу, чей шум – это голос памяти и свидетелей. Этот рассказ – история о бытовавшей в дремучих лесах украинского «Полесья» жестокости, в которой старый дед описывает притеснения, изнасилование и убийство, случившиеся во времена крепостничества. Лес Короленко становится помощником в борьбе за высшее правосудие, укрывая крестьян, отомстивших жестоких хозяевам, и сохраняя память о былых несправедливостях, словно становясь их живым свидетелем[201].

Эти произведения предвосхищают «В пустынных местах» в плане внимания к пейзажу и огромного интереса к разнообразию человеческой жизни. Короленко не просто перенял у Тургенева умение объединять социальную критику, естествознание и описания крестьянского быта или же умение старшего автора смешивать юмор, лирику и социальный протест. Открытая форма «За иконой» и «В пустынных местах» – это своего рода переработка тургеневских «Записок охотника» с их сторонним наблюдателем и его собеседником из числа местных жителей. Охотником Короленко не был, зато его заметки путешественника по суше и по воде оказались идеальной формой для изображения и анализа, а его ненавязчивый рассказчик куда менее «барин», чем тургеневский герой. В предисловии к немецкому переводу и изданию «Истории моего современника» Короленко Роза Люксембург высказывает мысль, что он «не только наблюдает все со стороны, как утонченный, холеный аристократ Тургенев. Короленко умеет без всякого труда сходиться с первых же слов с людьми из народа, попадать им в тон и нырять в толпу»[202]. На протяжении многих лет своей жизни в Нижнем Новгороде Короленко проводил лето в странствиях, исследовав регион вдоль и поперек, – то пешком с котомкой на плече, то на лодке или пароходе. «Несмотря на то, что мы подошли к периоду электрификаций, и Нижегородская губ. разрезана и перерезана линиями железных дорог, все же в ней еще много девственных углов, дремучих лесов, захолустных деревень и не тронутых скептицизмом 20-го века религиозных умов» [Протопопов 1922:44]. Короленко путешествовал по этим землям «совершенно так же, как ботаники, зоологи и геологи экскурсируют за своими материалами» [Протопопов 1922: 45]. Он записывал собственные впечатления и разговоры со встречными и делал зарисовки, которые потом использовал в качестве материала для своей художественной прозы.

Рисунки Светлояра, выполненные В. Г. Короленко.

Озеро Светлояр (сверху) и часовня на озере Светлояр (внизу). [Короленко 1953–1956, 3]

Очерк «В пустынных местах» прекрасно передает сам дух спонтанности и естественности полевых наблюдений из дневника путешественника: мы часто становимся свидетелями того, как Короленко делает наброски своих размышлений и открытий за вечерним костром, а изгибы и повороты извилистого Керженца на его пути кажутся идеальной метафорой свободы авторской мысли. В работе 1888 года Короленко описывает назначение литературы через сравнение с багром или шестом, используемым лодочниками на реках, – необходимым атрибутом, чтобы направлять человека в жизни, обусловленной не статикой, а постоянным движением. В этом эссе Короленко полемизирует с Ипполитом Тэном относительно его неоправданно детерминистской теории взаимоотношений искусства и жизни: по словам Короленко, литература – это не просто отражение, сколь бы значительным ни было влияние места рождения и климата на человеческую культуру. Искусство, настаивает он, вызывает игру воображения и требует формирования «точки зрения», благодаря которой только и достижима «скрытая тропинка». Логическая же мысль, несмотря на свою стремительность и точность, слишком легко заводит в трясину. Ведь, как формулирует Короленко, «жизнь изменчива: от форм прошедшего она непрерывно переливается к формам будущего, а настоящее – это некоторая фикция, в которой мы лишь прихватываем часть от прошлого и часть от будущего, взаимодействие и борьба которых представляют то, что мы называем современностью» («О назначении литературы») [Короленко 1953–1956, 8: 294–297].

Рождаемые в тексте «В пустынных местах» картины принадлежат как самому Короленко, так и тем, к кому он обращается: что-то открывается в этих богомольцах, лесорубах и рыбаках из русской глубинки, в их байках, видениях и «мечте народа». Всего через несколько лет после написания этого произведения большая часть европейской части России, включая Нижегородскую губернию, оказалась охвачена катастрофическим голодом, бедствием одновременно природным и социальным. Эта трагедия, которую мы сегодня могли бы назвать экологической, стала темой другого полевого исследования Короленко – работы «В голодный год», интонация которой куда тревожнее, а описание государственного упадка куда богаче на детали. Очерк «В пустынных местах» появился до этого природно-социального апокалипсиса, и в нем еще до засухи и голода приводятся размышления о том, как человеческие сообщества сосуществуют с окружающим их миром, предлагаются одновременно фактические наблюдения и собственная точка зрения, воображаемым направляющим шестом ведущая сквозь забытые утопии и мимо узнаваемых берегов настоящего этих мест, через единство и борьбу будущего с прошлым.

* * *

«В пустынных местах» начинается с забавной беседы с капитаном парохода, который заявляет Короленко, будто они «непременно» отчаливают «через часик», а потом утверждает, что тот успеет и в город сходить, и вернуться, хоть на это потребуется часа полтора. Вместо причальной суматохи на берегу царят сонная апатия и праздные разговоры; уже другой пароход успевает причалить и отчалить, а «Любимчик» все стоит спокойно на причале с неразведенными парами. Много любопытного говорится о конкуренции судов, о расписании и тарифах, а пароход так никуда и не отправляется – и тут Короленко заявляет читателю, что и сам он на самом деле никуда не торопится: «Я люблю проселочные дороги» [Короленко 1953–1956, 3: 113]. Юмористический зачин переходит в лирические размышления о захолустных дорогах и узкоколейках, а заодно и о русских, ведь «все мы немного романтики», которым тем тяжелее терять свое прошлое, чем меньше уверенности в том, что же за прошлое у России было [Короленко 1953–1956,3:114]. «Говорят, у нас нет прошлого!.. Так что же! Того, что от нас уходит, жаль еще более: туман еще таинственнее и гуще…»[203]

Короленко здесь выступает душевным, остроумным романтиком, любящим неторопливость в дороге, который не сразу признается, что у его записок есть «некоторая более определенная цель». Эта цель – исследовать некую область якобы несуществующего русского прошлого, которая стремительно утрачивается: «…эти тихие лесные пустыни, где над светлым озером дремлет мечта народа о взыскуемом невидимом граде, где вьется в дремучих лесах темный Керженец, с умершими и умирающими скитами…» [Короленко 1953–1956,3:115]. Повествование развивается как путешествие в пейзажи прошлого – путешествие, в котором предпринята попытка уравновесить эмоции критическим анализом и неизменным осознанием несообразностей русского пути в противоположном направлении – к будущему. Пароход Короленко отходит через 15 минут – а времени все еще достаточно, чтобы прогуляться в город.

Что