litbaza книги онлайнРазная литератураЗаповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века - Джейн Т. Костлоу

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 99
Перейти на страницу:
в этих пустынных местах находит Короленко – так это людей: это заселенные (пусть и неплотно), обжитые земли, где можно встретить бурлаков, рыбаков и охотников, старцев-староверов и поляка-лесника, каждый из которых привлекает внимание Короленко и становится частью лесного мира, который тот рисует для нас. На «Любимчике» бурлаки возвращаются вверх по реке, покончив со сплавом леса. Они подтрунивают над капитаном, раздавая непрошеные советы по поводу того, как идти по речному руслу: «Здесь, на родной Ветлуге, на своем собственном ветлужском пароходе, они чувствуют себя хозяевами. К “Любимчику” они относятся с насмешливым пренебрежением и нередко дают с своего места наставления команде». По мнению Короленко, «бурлак – это наиболее многочисленное, более всех отягченное трудом и наименее ценимое детище, пасынок матушки-Волги».

Совсем как его коллеги-народники или его современник Максим Горький, путешествовавший по Волге и описывавший ее тружеников и затейников, Короленко очарован этими работягами и их историями. Он слушает, как «волк», известный рассказчик, затягивает свое «не в котором царстве, не в котором государстве, а именно в том, в котором мы живем…» [Королейко 1953–1956, 3: 119], оборачивающееся мачистской сказкой об исполнении желаний (уродливая баба «выпадает из рассказа», царевна оборачивается кобылой). Термин «волк» Короленко узнал от «нижегородских статистиков»:

Это человек, не имеющий ни хозяйства, ни постоянного ремесла… Зимой он перебивается в городе по ночлежным домам… С весной, когда вскроются реки, солнце отогреет землю и леса оденутся листвой, – волка потянет за Волгу, в леса. Здесь ему не с чем взяться за настоящую самостоятельную работу, а из чужих рук мешает и гордость, и привычка к дикой независимости. И вот он путается по родным лесам, охотится или ловит рыбу, или просто хищничает по мелочи, где может [Короленко 1953–1956,3: 119].

Рассказ «волка», чья мизогиния ранит Короленко, забывается в байках бурлаков о встречах с лешим – хозяином леса, чье имя произносить не следует.

Короленко привлекает наше внимание к истории «волка», переходя от предыдущего пассажа, несущего ощущение покоя, жары, тихого вечера и глубокой ночной тьмы:

Тихий вечер бежит над Ветлугой. Приятно обдает прохлада. Звезды мерцают в легком тумане, луна чуть-чуть вырезывается тоненьким серпом над тучей, которая тяжело подымается из-за лесов. Каждый день где-нибудь служат молебны над иссыхающими от жары полями, и каждый вечер встает на безлунном небе такая же туча и стоит на нем обманчивым призраком; наутро она исчезает, не оставляя даже росы на траве. Сегодня она тяжелее; легкий туман чувствуется в воздухе; где-то горят леса, и дымная пелена, весь день клубившаяся на горизонте, стелется по небу, как бы отяжелев от сырости. Есть что-то раздражающее в этих намеках на дожди среди томительного удушья [Короленко 1953–1956, 3: 118].

Через год эти места столкнутся с опустошительным голодом, и уже сейчас тут засуха и только напрасные надежды на дождь. Два года спустя Короленко (как и Лев Толстой) будет пытаться облегчить условия жизни голодающих деревень, направившись к югу от Нижнего и держа в голове две задачи: поучаствовать в восстановительных работах и написать отчет о том, что такое голод. За работой над отчетом Короленко оглядывался на те летние деньки и засуху 1890 года:

В течение двух предыдущих лет, странствуя приблизительно теми же местами, я, случайный наблюдатель-беллетрист, имел случай отметить грозные признаки. С какою-то систематическою беспощадностью, которая невольно внушает суеверную идею сознательной преднамеренности и кары, природа преследовала человека. По иссыхающим нивам то и дело проходили причты с молебнами, подымались иконы, а облака тянулись по раскаленному небу, безводные и скупые. С нижегородских гор беспрестанно виднелись в Заволжье огни и дым пожаров. Леса горели все лето, загорались сами собою; огонь притаивался на зиму в буреломах и тлел под снегом, чтобы на следующую весну, с первыми сухими днями, вновь выйти на волю и ходить пламенными кругами до новой зимы. Помню, как в течение целых недель из Нижнего видны были на горизонте над лесами огненные столбы в вышине, над густой пеленой темного дыма. Днем дым клубился, как мглистое море, а ночью будто невидимые руки подымали к небу зажженные факелы… («В голодный год: наблюдения и заметки из дневника») [Короленко 1953–1956, 9: 102][204].

«В голодный год» начинается с обсуждения климата и продолжается разносторонним анализом губернского управления, государственной политики и человеческих нужд. В тексте «В пустынных местах» присутствует то же стремление к естественному слиянию человеческого бытия с окружающей природой, но оно столь деликатно и условно, что даже не замечается; проявляется же оно в сфере деятельности описываемых персонажей, будь то бурлацкая тяга, охота или рыбалка; в рассказах о лешем – этом напоминании о том, что работающие в лесу всегда находятся под властью высших сил; а также в описании Короленко звуков, которые исходят из лесов по берегам реки и будто бы откликаются на голос или обращаются к пассажирам. В какой-то момент Короленко даже начинает казаться, что рассказываемые людьми байки исходят из самого леса: «Пароход идет мимо спящих лесов, и кажется, что это оттуда, от шепчущей темно-зеленой стены, кто-то подсказывает Ефрему его фантазии» [Короленко 1953–1956, 3: 120]. Благодаря окружающим лесам происходит своего рода возвеличивание, улучшение внутренних и внешних характеристик этих мужчин: эти персонажи не героические фигуры наподобие легендарного гигантского дровосека Поля Баньяна, но и не те униженные и оскорбленные, которые изображены на прославленной картине Репина, созданной в 1870–1873 годах. В них словно чувствуется та же непостижимая загадочная сила, которая присутствует в непроходимых лесах, откуда они родом.

Здесь у Короленко силен лирический посыл: какие бы духи ни обитали прежде в этих лесах, теперь они спрятались или удалились, но волшебство осталось: и вот рыбак по имени Степан рассказывает ему, что «в прежние времена водилось их тут много… всяких. А теперь, видишь ты: жилья больше, церкви тоже понастроены, – в леса он подальше ушел, так мы считаем…» [Короленко 1953–1956,3:154]. «Он» здесь леший (чье имя лучше не упоминать, если не хочешь неприятностей), и говорится тут о его исчезновении как результате вторжения цивилизации. Но для Степана, как и для Короленко, в лесах еще осталось чудесное. Степан продолжает разговор, рассказывая Владимиру, что он как-то рыбачил ночью и вдруг услышал из леса некий шум, поначалу принял его за лесного духа, а потом заметил, как по берегу ходит что-то «черное, здоровенное»:

Вижу – ходит, а что именно – не могу разглядеть, потому темно под лесом-те. Вдруг – бултых в воду, в самую омутину. Глянул я на воду, на светлое-то место, –

1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 99
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?