— Явилась. На звонки не отвечаешь, сама не звонишь, не пишешь. Потерялась, красотка, — на ступеньках сидит Свят, рядом с ним коробки. При видя меня он резво встает, но рассмотрев лицо, отшатывается.

Страшно представить, как я выгляжу. Правда страшно.

Наверное, именно он становится последней каплей. Что-то внутри натягивается и лопается. Я больше не контролирую себя. Нечто темное скребет меня изнутри, оставляя глубокие кровоточащие борозды в душе.

Взрываюсь и заливаюсь слезами. Свят не ждёт пояснений, а молча обнимает меня и утешительно поглаживает по спине.

— Есенька, ну ты чего? Что случилось?

Но я не могу говорить, только сильнее прижимаюсь к нему. Словно якорь теперь именно Свят, а я пароход в открытом море при шторме. Того гляди и перевернет.

Он больше ни о чем не спрашивает, просто вырывает из ослабевших рук сумку, роется в ней. Найдя ключ, уверенно открывает дверь и заводит меня. Слезы застилают глаза окончательно, воздуха не хватает, нос забит.

Каждый последующий вздох приносит физическую боль. От непрекращающихся всхлипываний голова начинает раскалываться.

Внезапно передо мной возникает стакан, до краев наполненный водой.

— Пей и рассказывай. Может позвонить отцу?

— н…нет, не надо. И у меня нет телефона теперь, — выпиваю полностью. Выскальзывающие капли дорожками опускаются по шее. Охлаждают. Руки подрагивают.

Свят закатывает глаза и утробно рычит.

— Так ты из-за телефона? Еся, я куплю тебя пять таких!

Он заметно расслабляется и усаживается напротив меня. На периферии слышу свист электрического чайника.

— Нет.

— Ты мне расскажешь? — Свят спешно подходит к столу, выключает чайник и быстро готовит ароматный зеленый чай. Как я люблю.

— Давай просто посидим. Как раньше, — выдаю безэмоционально.

— А вот, кстати, о чем я. Ты вообще потеряла совесть, милая. Помнишь, какой сегодня день?

Делаю маленький глоток, кипяток обжигает горло.

Голова пульсирует. Мысли хаотично перескакивают, и мне не удается ни одну ухватить за хвост.

— Мой день Рождения, Еся.

Так стыдно не было очень давно. Очень. Хочется провалиться сквозь землю и ударить себя в довесок по лбу несколько раз.

— Свят, прости меня, пожалуйста, — тянусь к нему, чтобы обнять, на что он демонстративно отворачивается.

— А вот и нет, я обиделся. Ты меня не любишь, — надувает губы и складывает руки на груди.

Впервые несмело улыбаюсь. Вот какая я плохая подруга. Настолько утонула в своей личной жизни, что забила на всех окружающих. Не только на Свята, вообще на всех. Когда я в последних раз проводила время с подругой? Когда я просто отдыхала, не думала о сложностях, не волновалась по мелочам?

Погрузилась в свою реальность, забив на все остальное.

— Прием, Хьюстон, у нас проблемы, — друг хмурится и начинает махать перед лицом руками. — Я пошутил, ну ты чего?

— Прости меня, я плохая подруга.

— Скажем так, ты самая лучшая подруга, которая немного потерялась в тумане. Влюбилась, да?

Подходит и крепко обнимает меня. И чем сильнее обнимает, тем легче мне становится.

Нет сил ответить, и я просто киваю.

— Он тебя обидел?

Снова кивок. Молча куда проще "говорить" об этом. Мне кажется, раскрой я рот, чтобы рассказать в деталях, не соберу себя по частям.

— Хочешь я с ним разберусь? — смотрит на меня серьезно, играет желваками.

— Нет, — сдавленно улыбаюсь и стираю остатки слез тыльной стороной ладони, — давай мы лучше отпразднуем твой день Рождения. Как раньше, помнишь?

— Я потому и принес пиццу. Терпеливо ждал, до тебя дозвониться не смог, позвонил Александру Павловичу. Он сказал, что ты обычно к пяти дома. Сидел там, отморозив детородные органы, — вскидывает руки и кивает на бедра. — Ты почти лишила меня детей, Еся, я серьезно!

Обнимаю Свята и сдавленно смеюсь в широкую грудь.

— Пойдем, — выдыхаю и с надеждой смотрю на друга. Он кивает без намека на обиду.

Свят как раз из разряда тех людей, которые чувствуют тебя на глубинном уровне. Не наседает. Не принуждает рассказать. Просто находится рядом и терпеливо ждет, когда я раскроюсь сама. А пока пытается отвлечь от всего.

Я одалживаю у него телефон, пишу отцу, что теперь без средств связи. Специально набираю сообщение, потому что по голосу он считает все. Слишком тонко может чувствовать мое настроение. Ответа нет.

— Забыл сказать, твой отец на какой-то операции сложной. Просил передать, чтобы ты не волновалась и не ждала, — кривится Свят, доставая пиццу из коробки.

— Вечером? — опять что-то случилось, наверное. Кое-кто мало того, что всю неделю задерживается на работе, так еще и берет сложнейшие случаи. Устала выяснять отношения, ведь нельзя столько работать. Тем более ему.

— А я знаю? Сказал, что опять сынок какой-то шишки. Очень «попросили».

Значит, принудили. Он лучший в своей стихии. Конкуренцию ему мог составить только лучший ученик.

Опять спазм в области сердца. Нет.

Хватаю тарелки, сок, выуженный из холодильника. Заставляю себя сублимировать.

Мы смотрим самый глупый фильм в моей жизни, раскинувшись на диване. На смех меня не пробирает, а вот Свят лопается по швам каждые десять минут. От его эмоций мне становится теплее. Словно я у костра сижу в морозный день.

Ничего не предвещает беды, пока мой ноутбук не издает булькающий звук. И перед нами со Святом не появляется всплывающее окошко входного сообщения.

Повторно за этот день мое сердце протыкается острым пиком.

— Нет, ты не пойдешь туда, — звучит грозно голос Свята.

— Пойду, — натягивая джинсовку, резко отвечаю другу.

— Ты понимаешь, что кто-то просто играет на твоих чувствах?! — хватает за локоть и разворачивает к себе.

Понимала ли я это? Разумеется. Но еще больше хотела понять, как человек, связанный с Андреем, может знать такие подробности. Как вообще это стало известно кому-то, настолько близко относящемуся к нему.

— Я все равно пойду и узнаю наверняка то, что теперь муляет.

— Забей на них всех и живи на полную катушку. Мало ли кто тебе еще напишет, так что теперь? — не унимается Свят и яростно бьет по стенке.

На секунду отвлекаюсь. Он вообще всегда спокойный и сдержанный, но сейчас как с цепи сорвался. Пытаюсь спокойно пояснить свою точку зрения под наблюдательным взглядом друга.

— Я хочу знать, почему тогда из меня сделали провокаторшу, придумывающую несуществующие вещи. Почему я потеряла значимый отрезок своей жизни, утопая в ненависти к самой себе. Я да, представь себе, хочу знать все «от» и «до». И больше всего на свете я хочу узнать, как ко всему этому причастен Андрей, — выдаю на одном дыхании, хватая сумочку с пуфа.