– Тогда о чем ты мечтала в детстве?

И снова Абита задумалась, замешкалась в поисках давным-давно похороненных воспоминаний.

– Ты наверняка дурочкой меня посчитаешь… но я мечтала стать королевой фей, бегать по лесу босой, петь, точно птица, летать среди деревьев, – с улыбкой, со смехом призналась она. – И понимать язык зверей, и разговаривать с ними. А как мы с братьями бегали по двору, размахивая руками, треща, точно сороки!..

С головой погрузившаяся в воспоминания, Абита сияла от счастья.

– Поклонись мне.

– Что?

– Я помогу тебе справиться с необходимым… и мечты достичь помогу, – сказал Отец, прижав ладонь к сердцу. – Чувствую: где-то во мне таится немалая волшебная сила, и с твоей помощью, вдвоем, чего мы только ни совершим! Теперь я понимаю, как выпустить мое волшебство на волю. Прежде всего, ты должна почтить меня по достоинству. Предложить мне эти вот… эти сласти.

Во взгляде Абиты отразилось недоумение.

– Я ведь только что тебе их предложила.

– Этого мало.

– Что значит «мало»?

– Подношение, дар… нужно всерьез предлагать. От всего сердца, понимаешь? Лесные божества, о которых ты слышала от матери… разве их не почитали? Разве не поклонялись им? Таков уговор между людьми и природой, это же ясно, как день.

– Поклоняться… пожалуй, я не…

– Ты все еще боишься меня?

Абита надолго умолкла и, наконец, кивнула.

– Боюсь. И совсем сбита с толку. И не понимаю, как быть. Слышу: отец меня остерегает, говорит, будто ты заберешь мою душу, а мать велит слушаться собственного сердца.

– И что говорит тебе сердце?

Абита взглянула в его серебристые глаза.

– Сердцу хочется поверить в тебя. Очень хочется. Очень.

Отец осторожно коснулся ее руки и тут же почувствовал, что сердце Абиты застучало куда быстрее.

– Вспомни, как волшебство объединило биение наших сердец, чтоб мы сумели взрастить кукурузу. Вспомни это блаженство, этот восторг, эту радость. Неужели из них может выйти хоть что-то дурное? Быть может, если ты поверишь, что я – лесной бог, я лесным богом и стану? Поверь в меня, Абита!

– Но кто же ты? Как мне не опасаться, как не бояться, что ты окажешься дьяволом или демоном? А вдруг, если слишком раскрыться перед тобой, ты душой моей завладеешь? Разве это не справедливо – тем более, что ты сам не знаешь, кто ты такой?

– Если у нас все получится, значит, я – не просто погубитель, не просто какой-то дьявол. Помоги мне отыскать себя, настоящего, а я всем, чем сумею, помогу тебе. Дам тебе кукурузное поле, а там… как знать: быть может, однажды мы и по лесу вдвоем полетаем.

Абита окинула взглядом кукурузное поле.

– Я слышала, будто Дьявол не может отречься от своего имени. Не зовут ли тебя Сатаной, или Люцифером? Поклянись, что имена эти тебе не принадлежат. Что ты – не сам Искуситель.

– Не принадлежат. Клянусь.

Абита надолго умолкла, не сводя глаз с его лица.

– А своего настоящего имени ты так и не помнишь?

– Не помню, – покачав головой, подтвердил Отец.

– Однако без имени тебе не обойтись. Отцом я тебя называть не стану.

Осмотрев Отца с ног до головы, Абита остановила взгляд на его рогах, пощупала косматую шкуру.

– Самсон! – объявила она.

– Что?

– Очень даже подходит. Самсоном тебя и назовем. В честь моего козла. Добрый козел был. Достойный.

Отец с сомнением покачал головой.

– Громкое имя, – пояснила Абита. – Славное и благородное.

– Сам… сон, – проговорил Отец, будто пробуя имя на вкус, и поднял взгляд на Абиту. – Самсон. Это и есть тот, кем тебе нужно меня видеть?

– Именно.

– Ладно. Тогда для тебя я – Самсон. Самсон, бог леса.

Стоило признать новое имя, глубоко в груди что-то встрепенулось.

– Да, – кивнул он. – Похоже, получить от тебя имя – тоже… тоже правильно.

И снова завеса, заслонившая от него прошлое, сделалась тоньше!

Подобрав с крыльца сласти, Абита подняла их перед собой, на салфетке, и пристально взглянула ему в глаза.

– Во имя Бога всевышнего, – не торопясь, отчетливо, с душой заговорила она, – прими, о владыка Самсон, этот скромный дар. Позаботься, пожалуйста, обо мне и о моей ферме, вдохни жизнь в мои посевы.

С этим она протянула медовый хворост ему.

Самсон принял угощение, и трепет в груди разросся, все тело исполнилось жизни. Пробужденная мощь росла, крепла с каждым съеденным ломтиком.

– Да, этот путь вправду верен, – прошептал он. Казалось, всколыхнувшиеся на усилившемся ветру сухие кукурузные стебли зовут его, просят о помощи. – Настала пора благих дел. Пора обрести былое великолепие.

Прихватив с собой кружку молока и Библию Эдварда, Абита вышла на крыльцо, разлила молоко по трем блюдцам, и села. Оглядывая кукурузное поле, она до сих пор с трудом верила собственным глазам: большая часть верхних акров обильно поросла высокими, крепкими стеблями.

Вот уже две недели она подносила Самсону скромные дары, и вместе со зверем вернула посевы к жизни. За это время даже дожди кое-какие прошли – не так уж много, однако благодаря им ей удалось наконец-то заняться хозяйством, остававшимся без присмотра: козами, курами, небольшим огородом и пчелами Эдварда (особенно пчелами Эдварда, так как медовый хворост Самсон, похоже, полюбил всей душой).

Поиск Эдварда среди деревьев у края поля завершились ничем. С тех самых пор, как она заключила уговор с Самсоном, Эдвард больше не появлялся.

– У нас получилось, Эдвард? – прошептала Абита. – Теперь ты свободен? Теперь ты обрел покой?

Бука, подойдя к блюдцам, принялся лакать молоко, а Абита открыла Библию и начала читать.

Беззвучно приземлившийся на крыльцо Небо с тоской, с вожделением уставился на молоко. Следом за вороном пожаловал и Ручей, но Бука едва удостоил их взгляда. Молоко им Абита выносила на крыльцо каждый день. По всему судя, молока обоим хотелось очень, однако принять угощение они отказывались наотрез.

Опоссум после той вспышки ярости на ферме не появлялся, чему Абита была только рада: век бы его, твари гнусной, больше не видеть.

Вышедший из зарослей Самсон пересек поле, поднялся на крыльцо, сел с нею рядом. Тут-то Абита и заметила волков – трех волков, остановившихся на опушке, как раз в том месте, откуда появился Самсон. Привстав, она потянулась к мушкету, но Самсон придержал ее за плечо.