– И это не так уж плохо, – подытожил Натан Гайдин. – Думаю, в этом случае смерть девушек обретет хоть какой-то смысл. Их родственникам вряд ли станет легче от этой мысли, но такова жизнь – кому-то дает, а у кого-то отбирает. Расходитесь по домам, господа полицейские. Обсуждать больше нечего, а больному нужно отдыхать.

Гайдин первым вышел из палаты. За ним потянулись остальные. Вскоре в палате остались только Гуров и Крячко. Некоторое время они молчали, наслаждаясь наступившей тишиной.

– Так, значит, невменяемость? Вот как они решили защитить проект, – задумчиво протянул Стас. – Все логично. Кто же станет вкладывать средства в проект убийцы? Вот продолжить дело «чокнутого профессора», пострадавшего за науку, – это совсем другое.

– Оставь, – проговорил Гуров. – Ничего уже не изменить, и ты это знаешь.

– Ты хоть немного веришь в то, что Синдеев совершил преступления, будучи невменяемым? – снова спросил Крячко.

– Не знаю. Хочу верить, иначе становится слишком жутко. Он ведь врач, если все врачи станут использовать пациентов в качестве подопытных кроликов, до чего мы дойдем? Придешь в поликлинику содранную коленку зеленкой обработать, а тебе вакцину со штаммом очередного гриппа-мутанта вколют и даже разрешения не спросят. Жуть! – поежился Лев.

– А вот я уверен, что Синдеев прекрасно понимал, что делает. Он знал, что рискует жизнями этих девушек, поэтому и выбирал одиноких, – заявил Крячко. – И не остановился он только потому, что был уверен в том, что конец близок. Победа близка, а победителей, как говорится, не судят. Он рассчитывал совершить свой грандиозный прорыв до того, как его вычислят. Поэтому и торопился, поэтому и не свернул работу.

– Знаешь, о чем я больше всего жалею? – внезапно спросил Гуров. – О том, что не додумался обыскать автомобиль Синдеева. Мы проверили и квартиру, и дачу, а про машину и не подумали. А ведь ответ был так близко. Но кто мог предположить, что профессор настолько безумен, что разъезжает по городу с полным комплектом доказательств своего преступления? Черт, он ведь и в Управление на ней приезжал. Сидел в кабинете генерала, пылал праведным гневом, требовал извинений в то самое время, когда его автомобиль, начиненный доказательствами, стоял на полицейской парковке!

– Теперь я должен сказать тебе твои же слова, – усмехнулся Стас. – Оставь, все равно уже ничего не изменить. Но если тебе станет от этого легче, признаюсь, о чем сильнее всего жалею я. Я жалею, что этот моральный урод не бросился в бега. Там, в лесу, после того как напал на тебя. Тогда бы я получил полное право снять его. Предупредительный в воздух, и сразу на поражение. И не нужно было бы проводить экспертизу о вменяемости и решать сложный вопрос, судить или лечить, тоже было бы не нужно.

– Да, мечты у нас разные, – заметил Гуров.

– Зато цель одна, – улыбнулся Крячко. – И ты, и я хотим одного: чтобы такие подонки, как профессор Синдеев, получили достойное наказание.

На этот раз Гуров не возразил. Он молча пожал напарнику руку и вышел из палаты. Впереди предстоял долгий день, заполненный отчетами, допросами и сопоставлением показаний.

Как и большинство сыщиков, Лев Гуров ненавидел бумажную работу. Но за годы деятельности полковник приучил себя относиться к этой не особо приятной стороне службы как к данности и необходимость провести весь день за рабочим столом воспринимал с олимпийским спокойствием.

Другое дело – его верный друг и коллега полковник Крячко. Бумаги на столе у Стаса всегда находились в таком невообразимом беспорядке, что оставалось удивляться, как справки и отчеты экспертов не перекочевывают в папки с посторонними делами или не теряются вовсе. Справедливости ради стоит заметить, что Стас ни разу не потерял ни одного документа. Сам всегда отлично ориентировался в том хаосе, что создал, гордо именуя его «рабочий беспорядок». И прекрасно себя чувствовал все то время, пока вел дело. А вот когда наступала пора писать отчет, приводить бумаги в порядок и дело сдавать, на Крячко накатывали неизбежные уныние и тоска.

Сначала Стас находил кучу поводов, оправданий или же срочных дел, чтобы отложить ненавистную бумажную работу. Потом, когда становилось понятно, что тянуть больше некуда, он все-таки усаживался за стол. Но принимался перебирать, раскладывать бумаги, затачивать карандаши, копаться в ящиках стола, рыться в папках, всячески оттягивая начало. Потом начинал тяжко вздыхать и корчить страдальческие рожицы. Нужно заметить, что оба из перечисленных приемов Стас проворачивал мастерски, и остаться равнодушным к его гримасам мог лишь очень черствый человек. А вздохи полковника Крячко могли разжалобить даже равнодушный камень.

Так что обычно уже на этом этапе Гуров не выдерживал и сам предлагал коллеге свою дружескую помощь. Если, разумеется, у него не было никаких срочных дел. Вот и сегодня Гуров поставил точку в отчете, который следовало закончить, и уже собрался предложить другу помощь, как зазвонил его сотовый телефон.

Бизнесмен Виталий Соловьев, давний знакомый Гурова, коротко сообщил, что у него, похоже, неприятности, и срочно нужен совет толкового следователя. Совет или даже помощь. Только разговор у него будет конфиденциальный и, разумеется, не телефонный. Не без ехидства глядя, как вытянулось лицо Стаса, Гуров ответил Соловьеву, что он может приехать прямо сейчас. Бизнесмен заверил, что находится недалеко от Управления и скоро будет. Гуров ответил, что ждет его, и позвонил на проходную, чтобы заказать Соловьеву пропуск.

– И кто там к тебе приедет? – Стас даже не пытался скрыть разочарования.

– Виталий Егорович Соловьев, давний знакомый, говорит, посоветоваться нужно.

– Кто такой? Почему не знаю?

– Московский бизнесмен, владелец нескольких мебельных фабрик. Я знаком с ним много лет. Виталий Егорович хороший, порядочный человек. Грамотно ведет дела, серьезных врагов вроде бы не нажил, хотя пробивался самостоятельно и начинал практически с нуля. Сразу после института торговал импортной мебелью, это еще в девяностых было. Потом перешел на антиквариат, вернее, значительно расширил ассортимент. Затем открыл свою мебельную фабрику, а когда дело пошло, снова основательно расширился.

– И сколько у него теперь предприятий?

– Точно не знаю, или три или четыре фабрики. А также сеть магазинов-салонов, причем почти по всей стране.

– Такой размах, – присвистнул Крячко, – и врагов не нажил?! Как может быть подобное?

– Виталий – умный, осторожный и достаточно дипломатичный человек. Этого достаточно, чтобы мирно уживаться с конкурентами. Да и дела на предприятиях он ведет грамотно, подчиненных не обижает.

– Ну не знаю, – протянул Стас, – начать с нуля, развернуть такой бизнес и ничем себя не запятнать? Да врагов-недоброжелателей не нажить? Звучит просто нереально.

– Возможно, ты прав. Виталий Егорович сообщил, что у него неприятности. И поскольку ему понадобился совет следователя, неприятности могут быть серьезные. Он, кстати, настаивал на соблюдении конфиденциальности. Так что, может, сходишь перекусить, пока мы разговаривать будем?