– Привет, полковник, как жизнь?

– Впервые в жизни я рад, что ты, Стас, не умеешь выполнять приказы, – превозмогая боль в горле, прошептал Лев.

– Еще бы ты не был рад, – разразился громким смехом Станислав. – Вот был бы позор, если бы тебя, опера-«важняка», одолел какой-то вшивый профессоришка! Да над твоей могилой весь МУР хохотал бы.

Вдруг раздался тихий стон, это профессор начал приходить в сознание. Крячко помог Гурову подняться. Отстегнув от пояса наручники, Лев защелкнул их на запястьях Синдеева. Потом вместе с Крячко они подтащили его к ближайшему дереву, привалили спину к стволу и стали ждать.

– Как думаешь, с девушкой все будет в порядке? – спросил Крячко.

– Надеюсь, – ответил Лев.

Синдеев открыл глаза и снова застонал.

– И снова здравствуйте, гражданин профессор, – вытирая кровь с лица, произнес Крячко. – Долго же вы нас мурыжили.

– Зачем вы влезли в это? Зачем помешали мне? – В голосе Синдеева слышалось отчаяние. – Все было бы совсем по-другому. В итоге все было бы правильно. Логично и оправданно.

– Зачем? Ты спрашиваешь, зачем мы помешали тебе убивать невинных девушек? – взорвался Стас. – Ты, видно, умом тронулся, гражданин профессор, раз думаешь, что мешать тебе было неправильно.

– Вы не понимаете, – забормотал Синдеев. – Вы не понимаете. Это все ради науки, ради спасения жизни людей. Они послужили науке.

– Кто послужил науке? Те девушки, которых ты убил?

– Сегодня все должно было получиться. Она бы справилась, наверняка справилась, – продолжал бормотать Синдеев. – Она моложе всех, организм крепкий, а я все предусмотрел. Я все исправил. Да, у меня все получится. Осталось подождать всего два часа, и можно вводить сыворотку. Дайте мне ввести сыворотку!

Он выкрикнул последнюю фразу и попытался броситься на Крячко, при этом взгляд его стал совершенно безумным. Стас резко рванул профессора за ворот, возвращая на место. Синдеев притих и снова забормотал:

– Вторая фаза вот-вот начнется. Три кубика в час. Следить за давлением. Температура в норме.

– Он, часом, умом не тронулся? – Крячко посмотрел на Гурова. – Такое иногда случается, я знаю.

– Синдеев, скажите, что вы вкололи Зое? – Гуров поднял лицо профессора и посмотрел ему прямо в глаза: – Зоя сейчас в больнице, помогите спасти хотя бы ее жизнь.

– Я всех спасу, всех их спасу, – бормотал Синдеев. – Это прорыв, понимаете? Это Нобелевская премия! Нет, это безграничная, всемирная власть!

Лев размахнулся и ударил Синдеева ладонью по лицу. Сначала по правой, потом по левой щеке. Сильно, хлестко, так, что голова профессора дернулась и ударилась затылком о ствол дерева. На минуту взгляд обрел осмысленное выражение, он узнал полковника и испуганно произнес:

– Где мы? Что вы собираетесь со мной сделать?

– Что вы вкололи Зое? Назовите препарат, чтобы мы могли ее спасти, – повторил вопрос Гуров.

– Зою можно спасти. В нагрудном кармане блокнот. Первая страница, там все, – проговорил Синдеев, его бормотание снова стало бессвязным и бессмысленным: – Увеличить дозу. Повторить эксперимент. Что убрать? Что? Да, уже ближе.

Гуров достал блокнот, открыл на первой странице и набрал номер Шароватова. Здесь, на поляне, связь работала исправно и это избавило Льва от необходимости оставлять раненого товарища наедине со слетевшим с катушек профессором. Шароватов был уже в Москве. Приказ Гурова он выполнил в точности. Доставил девушку в институт имени Склифосовского, отыскал там Натана Гайдина, заставил связаться с Сергеем Юрковым. В данный момент врачи совещались, решая, как помочь больной. Гуров велел Шароватову передать трубку Гайдину. И когда услышал в трубке голос друга, прочитал ему все, что было записано на первой странице.

Только после того как Гайдин подтвердил, что понимает значение всех этих непонятных медицинских терминов и знает, как помочь девушке, Гуров отключил телефон. Поднявшись на ноги, он заставил подняться и Синдеева. Полковники подхватили профессора с двух сторон и потащили к дороге. Пора было возвращаться в Москву.

Три дня спустя полковник Гуров припарковал машину на стоянке возле института Склифосовского. Он собирался проведать Стаса. Его рана оказалась не такой пустяковой, как выглядела на первый взгляд. Медики смогли заняться ею спустя несколько часов, и из-за этого разорванные ткани воспалились. Теперь ему предстояла долгая реабилитация. Гуров винил в этом себя, так как не настоял на том, чтобы отправить друга в больницу сразу по возвращении в Москву. Вместо того чтобы поехать в больницу, Крячко отправился в Управление.

Пока сдали профессора Синдеева под стражу, пока дождались приезда генерала Орлова, прошло много времени. Потом Крячко настоял на том, чтобы принять участие в докладе. Затем, выслушав доклад в устной форме, генерал Орлов потребовал к утру подготовить бумаги для передачи прокурору. Уголовное дело нужно было возбуждать как можно скорее. В конце концов, профессор Синдеев был не последним человеком в уважаемой больнице, и давать лишний повод его адвокату генерал позволить не мог.

На подбивку бумаг ушло часов шесть, и все это время Крячко работал наравне с Гуровым. Допрос профессора ничего не дал: Синдеев упорно нес всякую околесицу, и как связать его с другими жертвами, было непонятно. К утру из поселка Васькино пригнали машину профессора, там-то и нашлись все доказательства. В багажнике машины он устроил двойное дно по принципу ящика фокусника, и там обнаружили блокноты с записями экспериментов, проводимых на каждом «испытуемом объекте», как называл свои жертвы Синдеев. Фамилии девушек, пронумерованные в хронологическом порядке, даты экспериментов, совпадающие с датами их смерти, количество препарата, введенного каждой, и итоговый результат. Эти блокноты не оставляли профессору ни одного шанса выйти сухим из воды. Против каждой фамилии четко и ясно значилось: эксперимент закончился смертью испытуемого.

Благодаря этим записям удалось установить личность неопознанной жертвы с Фрунзенской набережной. Ею оказалась двадцатипятилетняя жительница Екатеринбурга Татьяна Устинова. Она работала в кафе в двух кварталах от дома профессора. Видимо, там он ее и заприметил. Синдеев собирал на девушек досье и по ним выбирал, кто из отобранных кандидаток подойдет для его целей. Досье было гораздо больше, чем жертв, из чего можно было сделать вывод, что останавливаться профессор не собирался. В каждом досье отдельной строкой значилось семейное положение, место регистрации и степень общительности кандидата. Выбор Синдеева останавливался в основном на иногородних и незамужних. Он хотел обезопасить себя и свой эксперимент. В случае с Зоей профессор просчитался, и это спасло жизнь ей и возможным последующим жертвам. Не будь Зоя так молода и не расскажи она подруге Тамаре о своей «великой любви», все могло сложиться совсем по-другому.

Получив новые доказательства, Гуров вынужден был заново начать отчеты и рапорты, и Крячко заявил, что не собирается отсиживаться в стороне. И вот, когда вторая партия бумажной работы была в самом разгаре, Стасу стало настолько плохо, что он чуть не потерял сознание. Только тогда Лев насильно отвез его в больницу и сдал с рук на руки врачам.