остановить, израсходовали как минимум тридцать, а то и сорок тысяч патронов, хорошо что у нас хоть с этим нет проблем. Всем подогнать амуницию, бронежилеты, проверить обувь, рюкзаки. Двигаемся таким порядком — половина десятков идут со мной, несем на носилках палатку, в которой будут все остальные. Нечего зря ноги топтать, они у нас не казенные. После обеда десятки меняются — кто-то топает, кто-то отдыхает. Сейчас бойцы первого, второго и третьего десятков собирают гильзы. Четвертый и двенадцатый — по графику в дозор. Пятый и шестой вместе с десятком Штанги — постараются освежевать то, что мы тут настреляли, попробуем на вкус, сделаем тушенки. Делать тушенку, строганину и солить будут семнадцатый, восемнадцатый и девятнадцатый десятки. Остальные — занимаемся по графику. Кому требуется — подходим ко мне, выбираем пушку поздоровей. Задачи ясны?

— Так точно, — грянул стройный отзвук. Все-таки прониклись, увидели почем фунт лиха, отношение теперь более чем серьезное. Наверняка многие представили, что могло случится, если бы это стадо с пастухами встретилось им в чистом поле. Некоторые ящеры и после сотни попаданий чувствовали себя вполне живыми. Не будь Минигана, неизвестно чем бы тут все закончилось… Кровь и опасность быстро воспитывают чувство локтя и железную дисциплину среди слабых.

— Выполняем! — рявкнул Марат. — Разошлись!

Глава 21

Следующую неделю, все семь дней, Марат со своим женским войском удивительно спокойно шел по равнине. Никаких особых приключений не происходило, пару раз девчонки открывали огонь по волкам, которые шастали здесь в чрезвычайном удалении от любой возможной опасности — и, естественно, не попали. Колонна из одиннадцати десятков шла до обеда, потом делали длинный привал, на которых «утренние» десятки менялись местами с «вечерними», залезали в палатку и остаток дня проводили в безделье со всеми удобствами. Палатка находилась в самом центре колонны, на носилках, которые тащили четверо. Марат не гнал, не пытался ускорить шаг, делали в среднем за день двадцать, максимум двадцать пять километров. Серьезных препятствий не попадалось. Везде закочкаренная степь с мелкой травой, видимость — до горизонта. Как ни странно — девушки быстро освоились с тяжелыми винтовками и автоматами, а у многих появилась привычка осматривать немногочисленные достопримечательности через оптический прицел.

Вечером два десятка попарно уходили в дозор. Относились к этому строго, и вообще ходили везде только и исключительно парами. Конечно, степь — это прекрасно, но мало кому хочется удобрить ее собственным телом. Марат обычно шел позади колонны, выдавая с утра только азимут и строго наблюдая, чтобы авангард его придерживался. Ночевать он продолжал отдельно от всех, в одной из гостевых комнат, два-три раза за ночь выходил проверять караулы.

Конечно, девицы были юны и красивы, просто удивительно где хоть столько набрали… Может раньше они могли всю ночь плясать, резвиться и заниматься амурными делами до утра, но сейчас караульные даже после трех часов дозора начинали клевать своими носиками… Еще причиняло некоторое неудобство, что туалет и банные помещения постоянно заняты, а некоторые из его «солдаток» ходили по палатке даже не в неглиже, а почти полностью обнаженными. Ну натурально солдаты в казарме — голый торс и штаны. И штаны еще — это лучший случай. Обычно — короткие шорты. Или вообще трусы, причем — прозрачные. Девки, в считанные минуты в первый же день освоив редупликатор, без всякого стеснения копировали друг у друга самые изощренные варианты нижнего белья, одежды, а также косметики. Жара под тридцать пять сохранялась, а кондиционером Марат как-то не озаботился. Да и «лифчик натирает» — объясняли некоторые.

— Чего хоть там вам натирать? — бурчал он. — Трусы то не жмут, не…?

Но дальше ворчания дело не заходило. Насильно никого одеваться не заставлял. Посмотреть было на что, и реально приятно, доверие все-таки.

В тот день они шли обычным темпом, впереди, в десяти километрах начинался лес. Пока его отсюда не видно, но октокоптер висел сейчас как раз над деревьями, и глазами Марата внимательно изучал — что под ним. С одной стороны — лес как лес, а с другой — ох как не нравится. В лесу ведь за пятьдесят метров не видно ничего, особенно в таком, с большими, редко стоящими деревьями, и буйным подлеском. В этом подлеске не то что сотня — десять тысяч потеряются, и на заметят как их вырежут, подчистую.

— А ты и по жизни революционер? — задала вопрос Дыбенко, которая шла рядом.

Марат оторвался ментальным взглядом от октокоптера, оставил его висеть над лесом в ста метрах от верхушек деревьев.

— Ну да, — сказал он словно нехотя.

— А как это?

Марат усмехнулся:

— Да никак. Вот у нас товарищ Лютик волшебница, берет значит волшебную палочку — и все готово.

— Я серьезно…

— Я вообще то тоже. Революционер — человек который желает и исполняет коренные преобразования в природе, науке и обществе. Ты вот наверно думаешь что быть революционером плохо.

Дыбенко ничего не ответила.

— А я вот думаю — хорошо. Особенно здесь, — Марат окинул степь взглядом. — Да и там. Вот кто у нас был революционером, можешь назвать?

— Наверно Ленин… ну и… Фидель Кастро…

— Наверно, — передразнил Марат. — Ну а Коперник? Он был революционером? Давай, смелее…

— Был, скорее всего, — отозвалась девица.

— А Дмитрий Донской? Вот было монгольское иго, власть номинально принадлежала монгольским ханам, налоговая система работала на монгол, князья ездили за ярлыком. И тут вдруг находится человек, и говорит — надо менять систему. Всю жизнь посвящает, чтобы ее сменить. Он — революционер? Или реформатор? Или может вообще патриот монгольской Орды, хотел ее усовершенствовать?

— Просто реально впервые в жизни вижу человека, который… Ну в общем…

— Который хочет что-то поменять, причем коренным образом, — продолжил Марат. — Ну да, это про нас.

— А я бы вот хотела быть революционером, — одна из девушек чуть отстала от колонны, заинтересовавшись их разговором. — Это трудно?

— Я первую листовку написал в пять лет, — рассмеялся Марат. — В трех экземплярах, от руки. Протестовал против вырубания рощи, в которой мы пацанами играли, теперь там дома и школа, а тогда были березы. Пошел в четыре часа утра, на улице холодрыга, раннее утро, родители спят… Все так начинают.

— Как? — заинтересованно спросила барышня.

— Переступают через себя, — ответил Марат. — Тебе оно надо? Нет, и так можно прожить. Однако сопли намотал на кулак, встал, отряхнулся, и в бой.

— А я так смогу?

— Все смогут, если захотят, — философски отозвался Марат. — Вот послушай меня. Я дам тебе просто основу. Кто такой революционер? Это человек, который пытается привнести что-то новое и для этого ему