– В Виктори питбули ездят на переднем сиденье.

Офицер Нэнси Блокман нахмурилась, обнаружив очередной кусок яичной скорлупы в волосах. Эта приземистая, с лицом бульдога, тридцативосьмилетняя брюнетка уже дважды приняла душ после бомбардировки куриными эмбрионами, однако множество упрямых белых осколков продолжало удерживать свои позиции. Опустив зеркало перед водительским сиденьем остановившейся патрульной машины, Нэнси выбросила один из них на окутанную сумерками улицу Виктори, где он дважды перевернулся и исчез в похожей на пасть трещине в асфальте.

– Ополаскиватель для волос не пробовала? – спросил с пассажирского сиденья офицер Эйб Лотт.

– Ополаскиватель? Ты уверен, что ты не голубой?

Сорвавшись с места и промчавшись через перекресток, Блокман взглянула на своего толстенького коротышку напарника.

– Что? – с вызовом переспросил Эйб. – Куча людей им пользуется. И я, кстати, тоже.

Бывший муж Нэнси Стив оказался гомосексуалистом – несмотря на вполне сексуально успешный пятилетний брак с женщиной, – и с того самого момента, как он открыл супруге правду о себе, она искала предупредительные сигналы в каждом мужчине. У нее не имелось никаких оснований подозревать, что Лотт голубой – он был женат, ходил в стрип-клубы, и под ногтями у него всегда была грязь, – но Нэнси считала, что ее долг состоит в том, чтобы сообщить ему о появлении первых признаков гомосексуализма.

– Ты не обижайся, но мне кажется, что у тебя определенно паранойя на этот счет, – сказал Эйб.

– Дело не в паранойе; просто я всегда начеку, и не без причины.

– Твой муж?

– Мой бывший ни при чем, – сказала Блокман, сворачивая с Саммер-драйв. – Ученые говорят, что тело человека полностью перестраивается каждые семь лет. До мельчайших клеток. Все тело.

– Совсем все?

– Так утверждают ученые.

– А как же татуировки? Почему они держатся больше семи лет?

– Потому что их делают чернилами. Они просто тихонько сидят и бездействуют, в то время как клетки вокруг них обзаводятся детишками и умирают. Татуировки – это подкожные украшения.

– Хм-м-м… – Эйб вертел в руках револьвер, как будто тот превратился в игрушку-трансформер.

– Понимаешь, – продолжала Нэнси, – ты ведь не знаешь, как повлияет на тебя активность клеток… Как ты можешь измениться, когда твое тело – мозг и все прочее – выстроят себя заново, а человек, которым ты являлся семь лет назад, перестанет существовать.

Толстенький офицер посмотрел на свои руки.

– Они кажутся мне такими же, как раньше.

– Внешне. Но, возможно, некоторые из клеток твоего мозга стали другими. Мутировали. Может, в следующий раз, когда ты отправишься в стриптиз-клуб, кто-нибудь…

– Мужской клуб, – поправил напарницу Эйб.

– Может, в следующий раз, когда ты отправишься в мужской клуб и какая-то девица снимет лифчик, чтобы продемонстрировать тебе сиськи, ты скажешь: «И чего?»

– Такого не будет никогда, – твердо заявил толстенький офицер. – Сиськи – лучшее, что есть на свете.

– И почему ты так думаешь?

– Потому, что я – мужчина и потому, что сиськи – это классно.

– Потому, что ты мужчина с определенными биологическими реакциями на женскую грудь, а их запрограммировали твои клетки. Но все это может измениться, когда произойдет перестройка твоего тела.

– Слушай… – Лотт начал сердиться. – Эти разговоры наводят на меня депрессию.

– Просто я хочу сказать, что ты меняешься по мере того, как проходит время, – все меняются. Молекула за молекулой. А потому будь осторожен со штуками вроде «ополаскивателя для волос».

– Но мне и вправду нравятся сиськи! – с ноткой отчаяния заявил Эйб.

– Я не думаю, что у тебя есть повод беспокоиться.

– Хорошо. – Толстенький полицейский принялся снова поигрывать револьвером.

– А вот Лэнгфорд – совсем другое дело.

– Лэнгфорд – гомик?

– Знаешь, я терпеть не могу это слово – я ничего не имею против гомосексуалистов, – но да. – Нэнси представила красивое лицо упомянутого офицера, его аккуратные светлые волосы и безупречную фигуру. – А если и нет, его клетки на самом краю.

– Ты видела блондиночку, которую он привел на рождественскую вечеринку? С офигенными буферами? – Эйб сглотнул обильную слюну. – Хотел бы я взглянуть на нее в мужском клубе… – И он снова сглотнул свои выделения.

– Вот, значит, какие у тебя возникают фантазии, когда ты видишь подобных женщин? Представляешь, как она раздевается?

– Я – женатый человек. – Полный офицер постучал пальцем по золотому обручальному кольцу. – Даже в своих фантазиях я верен жене.

– Как мило!

– Я серьезно отношусь к клятвам. – Лотт на мгновение задумался. – Но подружка Лэнгфорда… Она как будто сделана из замороженного сладкого крема. – Он снова сглотнул. – Хочешь сладкого крема?

Блокман уже давно поняла, что мозг ее напарника представляет собой линейное устройство.

– Только сначала проверим мотоцикл, – сказала она.

– Ага. Конечно, ясное дело. Знаешь, я слышал, что он намного лучше мороженого… я про замороженный крем.

– Наверное.

Нэнси знала, что в замороженном креме очень высокое содержание яичных желтков и он невероятно вредный, но решила не поправлять напарника. Ему и без того трудно было переварить новость о постоянной смене клеток тела и известие о смерти Энтони Джанетто и Дейва Стэнли.

Женщина свернула на Сотую и Семьдесят Восьмую улицы и покатила на запад в сторону той части Сортира, откуда угнали мотоцикл. Солнце уже садилось, и дома на горизонте казались черными силуэтами на фоне неба.

Она включила фары, и из темно-серых теней возникли отражатели велосипедов, настороженные глаза и куча пустых пивных банок. Повернув руль против часовой стрелки, Нэнси объехала спящего терьера.

– Симпатичный, – заметил Эйб.

Блокман не стала спрашивать его, испытывает ли он особую любовь к маленьким собачкам.

Патрульная машина прокатила по району с частично заселенными домами и свернула на идущую на север улицу, которая называлась Лютер. Через десять минут они оказались в самой южной точке Сортира – и сразу увидели приколоченную к телефону-автомату верхнюю половину тела дохлой кошки.

Нэнси с отвращением отвернулась.

– И кто только на такое способен?

– Демократы.

Женщина редко обсуждала политику со своим напарником.

– Номер дома? – спросила она.

Эйб посмотрел на салфетку из «Бигмэнз бургер», на которой записал информацию.