Брови советника Сардара Бахадура поехали вверх от удивления.

– Адъютантом?.. Но ваше высочество, обезьяна… Куда же это годится?

Лицо махараджи потемнело.

– Не годится? Тогда пусть будет советником. По-вашему, так лучше?

Советник побледнел.

– Разумеется, нет, ваше высочество, – заикаясь, пробормотал он. – Прошу простить меня, ваше высочество. Я немедленно подготовлю все необходимое.

Махараджа покинул Дурбарский зал, весело насвистывая себе под нос.

~

Тяжело вздохнув, советник Сардар Бахадур сел на стул. Он озабоченно посмотрел на меня и медленно покачал головой.

– Ну и времена, – тихо пробормотал он. – Ну и времена…

Потом советник достал из внутреннего кармана маленький серебряный колокольчик. Стоило ему позвонить, как в конце зала открылась дверь и к нам подбежал слуга в синем платье и красном тюрбане. Советник быстро записал на клочке бумаги несколько слов и передал его слуге. Слуга прочел записку, поклонился и жестом пригласил меня за собой. Мои ноги так тряслись, что, встав, я едва не упала. Голова кружилась. Все происходило так стремительно.

Слуга шел передо мной. Дворец оказался настоящим лабиринтом: повсюду коридоры и коридорчики, лестницы, балконы, веранды, узкие мостки над прудами с карпами и золотыми рыбками. Мы миновали столовые, библиотеки, курильни и открытые галереи, выходящие на мощеные внутренние дворики с журчащими фонтанами и цветущими клумбами. Повсюду знатные господа с большими животами и пышными бородами. Одни – в мундирах с россыпью медалей на груди, другие одеты для охоты или спортивных занятий. Некоторые играли в бильярд, потягивая какие-то напитки, а некоторые спали, развалившись в удобных креслах.

Повсюду одни мужчины, вдруг поняла я. Ни одной женщины.

Широкая винтовая лестница вела вниз, в подвальное помещение, где на полу, согнувшись в три погибели, сидели человек пятьдесят и шили в свете электрических ламп, свисавших с потолка. По стенам до самого верха стояли полки, плотно забитые тканями всевозможных узоров и расцветок. Судя по всему, это были пошивочные мастерские махараджи.

Слуга передал записку советника одному из портных, который тут же снял с меня мерки. На это ушло много времени, несколько раз портной задумчиво чесал затылок. Когда он закончил, мы со слугой продолжили наше путешествие по дворцу.

Следующий пункт назначения тоже находился в подвале. Через деревянные двери мы попали в зал с мраморным купольным сводом. Воздух здесь был густой от водяных паров. Слуга проводил меня в небольшой закуток и знаком попросил раздеться. Через несколько минут за мной пришли два огромных человека в одних лишь набедренных повязках. Они говорили друг с другом по-турецки и были почти такие же волосатые, как я.

Два часа меня продержали в каменной ванне, пока турки по очереди терли и поливали мое тело то горячей, то ледяной водой. После ванны меня причесали с головы до пят и втерли в шерсть разные благовонные масла, так что теперь я пахла жасмином и хризантемами. Все это было очень неприятно. Я бы ни за что на такое не согласилась, но приходилось терпеть, ведь я понимала, что от этого зависит моя жизнь.

Когда я вернулась в закуток для переодевания, платья и головного убора, что раздобыл для меня мистер Уилкинс, не было. Вместо них на вешалке висели зеленые штаны и длинная желтая рубашка с высоким воротником. И то и другое было сшито из блестящего шелка и украшено затейливой золотой вышивкой. На полу стояла пара остроконечных туфель с золотыми пряжками.

Когда я оделась, слуга натянул мне на голову маленькую узкую шапочку. А вокруг искусно накрутил шелковую ленту длиной метров пять, не меньше. Закончив, он поднес мне зеркало. Я увидела, что голову мою венчает огромный ярко-голубой тюрбан. Слуга улыбнулся.

~

Диван Сардар Бахадур ожидал нас, сидя на скамье в одном из многочисленных внутренних дворов дворца. Он курил кальян, и струйки белого дыма медленно плыли к звездному небу. Был уже поздний вечер.

Он сделал жест, приглашая меня сесть рядом. Слуга, сопровождавший меня весь день, отошел в сторону и встал под кроной фигового дерева.

Советник положил на скамье между нами какую-то бумагу. Это был обет верности махарадже. Такую бумагу подписывают все, кто работает во дворце, объяснил советник. Он захватил штемпельную подушечку, чтобы я могла вместо подписи поставить отпечаток своего большого пальца. Но я показала на ручку в его нагрудном кармане.

– Ты действительно очень необычная обезьяна, Салли Джонс, – серьезно сказал советник. – Я желаю тебе удачи здесь во дворце.

Он поднес мундштук к губам, и уголек на табаке засветился в темноте. Медленно выпустив дым через ноздри, он добавил:

– Она тебе очень пригодится.

Советник подозвал слугу и велел сперва накормить меня, а потом проводить в мою комнату.

Я так устала, что, когда мы снова зашагали по дворцу, даже не пыталась следить, куда меня ведут. Слуга привел меня в столовую, где мне тут же подали хлеб, воду и фрукты.

Когда я поела, мы пошли в мою комнату. Она была огромная. Одна кровать была больше, чем вся моя каюта на «Хадсон Квин». Как только слуга вышел, я легла на мягкие подушки. На потолке сидела ящерица и тихонько пела: «Тук-тук-тук». Я закрыла глаза и стала слушать. На секунду мне поверилось, что все, что произошло сегодня, – сон.

А потом я уснула.

Первые дни во дворце махараджи я чувствовала себя потерянной. Я не знала, что от меня требуется, и не смела покидать комнату из страха потеряться. В основном я лежала в постели и размышляла, бежать мне или нет.

Сбежать отсюда ничего не стоило. Нужно было лишь вылезти в окно среди ночи и под покровом темноты скрыться в парке. Вокруг парка не было ни стен, ни стражи.

Но что бы я делала потом? До Кочина больше двух тысяч километров на юг. Без помощи мне туда никак не добраться. Кроме Аны и синьора Фидардо, рассчитывать мне было не на кого. В письме я написала им, что нахожусь здесь, во дворце махараджи Бхапура. Если я убегу, они никогда меня не найдут.

Поэтому я решила остаться. Хотя это было не самое безопасное решение. Это я поняла через несколько дней, когда меня вызвали в кабинет гофмаршала.

Гофмаршал был начальником над всеми адъютантами. Он принял меня, сидя за большим пустым письменным столом. Его брови были больше, чем усы любого обычного мужчины. А усы напоминали хвосты двух здоровых панд.

Минут десять я стояла и ждала, пока он молча, старательно начищал медали у себя на груди. В конце концов он поднял голову и оглядел меня. То, что он увидел, ему не понравилось, и он даже не попытался это скрыть.