Те, кого Кацуба от души приветствовал, видимо, не узрелиничего подозрительного – иначе подполковник открыл бы огонь первым безнеуместного в такой ситуации благородства. Он махал то автоматом, то свободнойрукой, заорал что-то насчет «революсьонарио» («Не переборщил бы, –забеспокоился Мазур. – А впрочем, ему виднее...»), перегнулся за периланад заранее вывешенным штормтрапом.

Слышно было, как с ним громко обмениваются непонятнымифразами, Мазур выглядывал из-под брезента одним глазком, держа свою СЕТМЕ вполной готовности. Ага, ему бросают конец, и Кацуба не особенно ловкопривязывает его к перилам... насколько Мазур мог рассмотреть кусочек реки изсвоей неудобной позиции, в большой, формой смахивавшей на мыльницу лодке народухватало, не меньше пяти...

Шестеро. Один за другим они взобрались на палубу, неуклюжеуправляясь с трапом, заоглядывались, спрашивали что-то – у четверых оружие ужеза спиной и на плече, только двое, видимо, особо недоверчивые, держат своикороткие трещотки наготове. Ну, с вас и начнем...

Он напрягся. Знал все заранее, но, как оно обычно и бывает,крик Кацубы обрушился громом с ясного неба:

– Паре, манос арриба!

И он резанул очередью поверх голов.

Четверо так и присели, закрывая головы руками, один былоразвернулся на полусогнутых в сторону Кацубы – только тот нажал на спускраньше, и противника швырнуло на перила. Аккуратной очередью патронов в шестьМазур положил второго. Выпрыгнул из-под брезента, встал у перил верхней палубыи для вящей убедительности дал еще одну очередь поверх голов, чтобыокончательно прониклись жестокой новизной ситуации.

В молниеносном темпе Кацуба разоружал ошалевших гостей,ожидавших совсем другого приема и потому расслабившихся. Мазур страховал егосверху, улучил миг, чтобы глянуть в сторону рубки – что ж, Ольга заслуживаетпохвалы, не палит, не скачет, дисциплинированно занимает исходную позицию,поскольку не получила от него сигнала...

Все, можно спускаться. Он остановился метрах в трех отчетверки, еще не успевшей в полной мере осознать горечь плена. Обычное зрелище,ничего нового – смесь испуга и злости на лицах, ошарашенность понемногупроходит...

Не теряя времени, Кацуба заорал что-то. Не получив ответа,ударил очередью в доски палубы совсем рядом с чьими-то подошвами. Брызнулащепа, сидевший на корточках молчун от страха свалился на пятую точку, но ртатак и не открыл.

Плавным движением Кацуба вырвал из-за пояса револьвер, навелна молчуна, потянул спуск. Выстрел. Ближайшего к оседавшему мертвецу пленниказабрызгало багрово-белым, он втянул голову в плечи, издав нечто среднее межстоном и воплем.

Никаких эмоций Мазур не испытывал. На войне, как на войне,они сюда не кофей гонять пришли, мы их сюда не звали... Они первые начали.Пресловутое экстренное потрошение – процедура предельно жестокая, нонеобходимая. Кто-то должен, наконец, сломаться, а если нет – продолжим...

Ага! Тот, которого на совесть обдало кровью и мозгами,пронзительно, торопливо заорал – что-то осмысленное, пусть и непонятное.Сломался, такое впечатление...

– Что? – спросил Мазур.

– Пока что – жить хочет, и не более того, – отмахнулсяКацуба, прорычал что-то на испанском.

Они с пленным с минуту то ли спорили, то ли торговались.Потом говорил один Кацуба. Потом – один пленный. Наконец подполковникосклабился:

– Испражняется... Короче, мон колонель, к нам понемногупоспешает целая флотилия. Четыре кальяпо, баржа на буксире у катера, еще одинкатер... Из и г р о к о в – человек десять, остальные – окрестные индейцы, ихпопросту согнали и запрягли. Симпатия твоя предугадала все четко...

– Далеко они? – спросил Мазур, не имевший времениобижаться на «симпатию».

– Километрах в трех, – сказал Кацуба. – Онипо-черепашьи тащатся – равнение держат на самых тихоходных, сиречь на плоты.Ну, дело понятное – хоть и посадили на каждый кальяпо по своему хиломумордовороту, но опасаются, что «индиос» могут улучить момент, шарахнутьнадсмотрщика багром по голове и драпануть в чащобу подальше от высокойполитики... А эти вырвались вперед – не терпелось им, эстетам, первымидобраться до новенького оружия... я, циник старый, подозреваю, и до толстыхбумажников «буржуазных свиней», идея идеей, а жрать-то хочется... Пора красивоуходить.

– Самое время, – кивнул Мазур, перегнулся через перила.

Неплохая моторочка, вместительная, сюда и десять человекзапихнуть можно... Он замахал рукой Ольге:

– Быстренько за вещами! Переодевайся в темпе!

Вместе с Кацубой они погнали пленников на корму. Одного задругим спихнули в трюм – последнего пришлось поторопить вовсе уж невежливымпинком. С помощью Фредди водрузили на место крышку люка.

– Они ж его там придавят за нестойкость передврагом... – хмыкнул Мазур.

– Их внутреннее дело, – отмахнулся Кацуба. – Ну,быстренько хватаем вещи и сматываемся...

– Эй! – охнул Кошачий Фредди. – А меня вы что,здесь оставите? Я ж воевал, как мог, кто-то из этих, – он кивнул напассажиров, – непременно заложит, и кормить мне кайманчиков...

– А ведь верно... – вслух подумал Мазур. – Ладно,парень, беги за вещами...

– К черту вещи! – заорал Фредди, кидаясь кнадстройке. – Кысок, главное, прихватить!

Кацуба плюнул.

– Ну, что ты с ним будешь делать? – спросил Мазур,словно бы оправдываясь. – Ему и в самом деле оставаться нельзя, стукнеткто – и конец... Да и мужик опытный, бывал в здешних местах...

– А я – что? Я ничего. Меня главным образом удручаюткыски...

– Места хватит, – пожал плечами Мазур. – Рявкни-каим, чтобы сидели тихо с четверть часика, а то начнут хватать за фалды...

– Сейчас лучше сделаем, – ухмыльнулся Кацуба.

Он положил метрах в трех от сбившихся в кучу пассажировизвлеченный из разбитого бочонка магазин, запустил внутрь большой палец, громкощелкнул пружиной, потом, выпрямившись, произнес внушительно и громко короткуюфразу. Ухмыльнулся:

– Сказал, мол, мина. Кто дернется... Они тут не военныеэксперты, сожрут... Ходу!

– Не в службу, а в дружбу, – сказал Мазур. –Вещички мои прихвати. Я из рубки карты сгребу...

– Яволь!

Не обремененный поклажей, Мазур оказался у трапа первым. Невыпуская винтовки, настороженно поглядывал в ту сторону, откуда могли появитьсяосновные силы неприятеля. Кацуба приволок сумки, с грохотом свалил у трапа,умчался за канистрами.

– Готова, хефе!

Мазур обернулся к Ольге. М-да, идеальный солдатик с яркогорекламного плаката – высокие ботинки, камуфляжные портки, такая же куртка,черная армейская майка, «гаранд» с длинным магазином на плече, «беретта» упояса, мама родная, и мачете нацепила, всадница под бледной луной...