Грэм смотрит на меня: пустые глаза, сломленная душа. Отпустив мою руку, он выходит из комнаты. Он возвращается примерно через полчаса, и похоже, что он плакал.

За время нашего брака он плакал несколько раз. До вчерашнего дня я никогда не видела его слез, зато видела последствия.

Грэм проводит со мной следующие несколько часов, заботясь о том, чтобы мне было удобно. Навестить меня приходит мама, но я притворяюсь, будто заснула. Звонит Ава, но я прошу Грэма сказать ей, что сплю. Большую часть суток я стараюсь не думать о происшедшем, но каждый раз, закрывая глаза, ловлю себя на одной мысли: жаль, что я не знала. Пусть даже беременность закончилась бы так же, я злюсь на себя за то, что не уделяла больше внимания своему телу, чтобы наслаждаться ею, пока она длилась. Будь я внимательнее, я заподозрила бы, что беременна. Я бы сделала тест. Он бы оказался положительным. И тогда на короткий миг мы с Грэмом почувствовали бы, каково это – быть родителями. Пусть даже это чувство стало бы мимолетным.

Это звучит извращенно, но я бы снова прошла через все это, если бы только знала, что беременна, хотя бы один-единственный день. После стольких лет попыток – такая жестокость: выкидыш, а потом гистерэктомия, без возможности почувствовать себя родителями, пусть даже на мгновение. Несправедливо и больно. Больнее, чем мое выздоровление. Из-за разрыва и кровотечения врачам пришлось провести экстренную абдоминальную гистерэктомию, а не вагинальную. А значит, восстанавливаться придется дольше. Скорее всего, я проведу в больнице еще день или два. А потом две недели буду прикована к постели дома.

А наши отношения так и остались в подвешенном состоянии. Мы ничего не решили до выкидыша, и теперь просто кажется, что решение, которое мы собирались принять, отложено. Потому что мне сейчас не до того, чтобы обсуждать будущее нашего брака. Вероятно, потребуются недели, прежде чем жизнь вернется в нормальное русло.

Если жизнь без матки можно назвать нормальной.

– Не можешь заснуть? – спрашивает Грэм.

Он весь день провел в больнице. Из палаты он вышел всего на полчаса, но потом вернулся и сидел попеременно то на кушетке, то на стуле рядом с моей кроватью. Сейчас он сидит на стуле, на самом краешке, и ждет, когда я заговорю. Он выглядит измученным, но я знаю Грэма: пока я молчу, он никуда не уйдет.

– Хочешь чего-нибудь попить?

Я качаю головой.

– Нет, не хочу.

Единственная лампа в палате горит за моей кроватью, и из-за этого кажется, что Грэм одиноко сидит в центре сцены в луче софита. Его желание утешить меня борется с осознанием напряженности, которая так долго сохранялась между нами. Но он преодолевает напряженность и тянется к перилам кровати.

– Не возражаешь, если я лягу рядом?

Я качаю головой, когда он уже опустил бортик и забирается ко мне в кровать. Он осторожно поворачивает меня так, чтобы капельница не тянула. Он занимает меньше половины кровати рядом со мной и просовывает руку мне под голову, жертвуя своим удобством ради моего. Он целует меня в затылок. Я не вполне уверена, что хочу, чтобы он лежал со мной рядом, но вскоре понимаю, что засыпать в нашей общей печали почему-то приятнее, чем в одиночестве.

* * *

– Я лечу домой, – выпаливает Ава, прежде чем я успеваю хотя бы поздороваться.

– Никуда ты не летишь. Я в порядке.

– Квинн, я твоя сестра. Я хочу быть с тобой.

– Нет, – повторяю я. – Со мной все будет хорошо. А ты беременна. Последнее, что тебе сейчас нужно, – это провести целый день в самолете. – Она тяжело вздыхает.

– И вообще, – добавляю я. – Я сама думаю навестить тебя.

Это ложь. Эта мысль пришла мне в голову только сию секунду. Но мне предстоят две недели постельного режима, и я понимаю, что, когда наконец выздоровею, мне лучше будет оказаться подальше от дома.

– В самом деле? А ты сможешь? Как думаешь, когда тебе разрешат летать?

– Спрошу у доктора при выписке.

– Только не говори об этом, если ты несерьезно.

– Я серьезно. Я думаю, это принесет мне некоторую пользу.

– А Грэм? Разве он не использует весь свой отпуск, пока ты будешь выздоравливать?

Я никому не рассказываю о своих проблемах в браке. Даже Аве.

– Я хочу приехать одна, – говорю я, не вдаваясь в подробности.

Я не сказала ей, что Грэм уволился с работы, не сказала, что он целовался с другой женщиной. Но Ава замолкает, и мне ясно, что она чует неладное. Расскажу ей обо всем при встрече.

– Хорошо, – говорит она. – Посоветуйся с врачом и сообщи мне дату.

– Ладно. Люблю тебя.

– И я тебя.

Закончив разговор, я поднимаю взгляд и вижу в дверях Грэма. Я жду, когда он скажет мне, что планировать поездку после только что перенесенной операции – не лучшая идея. Но он молча разглядывает кофейную чашку, которую держит в руке.

– Хочешь съездить к Аве?

Он не говорит мы. Я чувствую себя немного виноватой. Но он, конечно, понимает, что сейчас мне нужно личное пространство.

– Нет, пока мне не разрешат летать. Но вообще да. Мне нужно с ней повидаться.

Он не отрывает взгляда от чашки. Только слегка кивает и спрашивает:

– Ты вернешься?

– Конечно.

Конечно.

Я говорю это не очень убежденно, но достаточно уверенно, чтобы он понял, это не расставание. Просто перерыв.

Он тяжело сглатывает.

– Надолго?

– Не знаю. Может быть, на пару недель.

Грэм кивает, делает глоток из чашки и открывает дверь.

– У нас на карточке накопилось немного авиамиль. Скажи мне, когда захочешь улететь, я забронирую тебе билет.

Насколько я помню, даже подготовка к свадьбе с Итаном не была такой суматошной.

Наверное, потому, что тогда я отдала бразды правления маме, а сама почти полностью отстранилась от дел.

Сейчас все по-другому. Я хочу, чтобы мы с Грэмом сами выбрали, из чего приготовят свадебный торт. Сами выбрали, кого пригласить, где устраивать торжество и в котором часу дать друг другу обеты на всю жизнь. Но мама все равно порывается все решать за меня, сколько я ни прошу ее остановиться.

– Я просто хочу, чтобы этот день стал совершенством, Квинн, – говорит она.

– Грэм не может себе такое позволить, поэтому я только просто пытаюсь помочь, – говорит она.

– Не забудь проследить, чтобы он подписал брачный контракт, – говорит она.

– Еще неизвестно, оставит ли тебе отчим наследство, – говорит она. – Ты должна защитить свои активы.

Когда она говорит такие вещи, я понимаю, что брак для нее не более чем сделка, а вовсе не союз любящих сердец. Она постоянно заводит разговор о брачном контракте, словно ей невдомек, что на данный момент у меня нет активов, которые нужно защищать. Кроме того, я знаю, что Грэм женится на мне не из-за денег или имущества, которые я когда-нибудь то ли унаследую, то ли не унаследую от отчима. Грэм женился бы на мне, даже будь я по уши в долгах.