– Сука! – закричал он, взбесившись от боли. Зрение Айрин немного прояснилось; она увидела, как на ковер капает кровь.

– Моя дочь тебя найдет, кусок дерьма!

Не успела выкрикнуть эти слова, как он снова набросился и рассек ножом грудь. Адреналин не позволил ощутить боль; Айрин лишь в ужасе увидела, как плоть разверзлась, обнажив кость. Оставалась еще одна попытка, прежде чем мерзавец окончательно ее прикончит. Она схватила развалившуюся рамку и из последних сил ткнула в глаз острым углом. Убийца дико закричал и начал наносить беспорядочные удары ножом. Айрин чувствовала, как рвется и лопается кожа, видела красные следы на теле. А потом уже ничего не видела.

Только чувствовала, как вытекает ее кровь, и слышала, как тяжело дышит убийца. Должно быть, закрывает ладонью глаз. То, что он дышал, означало, что рамка не вошла достаточно глубоко. Жалко. В последние минуты жизни Айрин утешалась сознанием, что лишила подонка глаза на всю жизнь или на то недолгое время, которое ему осталось жить. Жаль только, что вся эта история очень расстроит Имоджен.

В возрасте девятнадцати лет

Так приятно смотреть в глупое смущенное лицо Клэр, когда она идет по городу с коляской. Приятнее только смотреть в еще более глупое лицо ее парня. Представляю, как они шепчутся, пытаясь понять, каким образом она забеременела, когда они только и делали, что терлись через одежду. Чертовы тупицы.

Несколько месяцев подряд, до рождения ребенка, я лежал ночами рядом с ней и смотрел, как растет, округляясь, живот. Поняв, наконец, в чем дело, она много плакала. Сначала думала, что просто поправилась, но когда ребенок зашевелился, отрицать правду стало труднее. Отложила выпускные экзамены, перестала ходить в школу. Я встречал ее в городе; иногда вместе с расстроенными и разочарованными родителями. Они тоже заметно напряжены. Наш малыш больше похож на Клэр, но и мои черты, конечно, есть. Конечно, ей и в голову никогда не придет, чей это ребенок. Она не подозревает, как хорошо я знаю ее тело. Знаю каждый сантиметр, каждый тайный изъян.

После школы навещаю Монику. Хочу, чтобы она тоже родила от меня ребенка. Приятно знать, что твоя частичка будет жить на земле. Наверное, в этом и заключается преимущество мужчины. Думаю, пока рано говорить Клэр, что я – отец, но хочу, чтобы когда-нибудь она обязательно об этом узнала. Может быть, даже удастся организовать опеку или что-нибудь подобное. Но, конечно, не сейчас. Слишком занят помощью папе, чтобы уделять время ребенку. Зато если Моника родит, смогу видеть малыша каждый день, и он будет знать, что я – папа.

После того, как Клэр забеременела, я занялся Моникой. Мне нравятся беременные девушки: сразу становятся как-то мягче. Некоторое время Моника носила моего ребенка, но пихала в себя слишком много всякой дряни и скоро потеряла его. Я даже не понял, что произошло: мы делали это, и вдруг она начала кричать. Пришлось позвать папиного друга, потому что вызывать к девушкам «Скорую помощь» запрещено. Увидел ярко-красную кровь и подумал, что сам виноват. Когда почувствовал на своих бедрах теплую жидкость, сначала решил, что она описалась, пока не посмотрел вниз. С тех пор не позволяю Монике ничего принимать. Колоться она перестала; правда, иногда ей становится совсем плохо. Но обещала в этот раз не подвести. Хотим попытаться сделать другого ребенка.

Сегодня у моей сестры день рождения. Тринадцать лет. Особый день, потому что она становится подростком – тинейджером, – а я скоро перестану им быть. Правда, приходится скрывать это от папы. Он больше даже не хочет на нее смотреть. Сестре приходится ложиться спать до его возвращения. Возможно, папа начинает испытывать вину за то, что произошло с моей настоящей сестрой. Но мы все знаем, что это был несчастный случай.

Хорошо бы мама чувствовала себя терпимо и смогла помочь устроить сестре праздник. Врачи говорят, что у нее болезнь Паркинсона, и выписывают всякие лекарства, только папа запрещает их принимать. Считает, что от лекарств состояние ухудшается. Вообще он против применения любой химии. Говорит, что видит, как вещества действуют на людей. Но я все равно каждый месяц обновляю рецепт и покупаю таблетки. Хочу выяснить, на что они способны. Думаю попробовать на Клэр.

В день рождения дарю сестре ожерелье; Моника помогла его выбрать. Это ангел с пурпурным аметистом, потому что сестра любит пурпурный цвет. Она улыбается и поднимает волосы, чтобы я смог застегнуть цепочку. Спрашиваю, как она хочет провести свой праздник, и она отвечает, что хочет одного: побыть со мной. Очень приятно. Знаю, что в последнее время уделяю ей мало внимания – из-за Клэр и Моники. Редко бываю дома. Наверное, сестре без меня одиноко. Мы достаем настольные игры и вместе играем. Вспоминаю тот день, когда она к нам попала, и вижу, насколько изменилась. Поддаюсь и позволяю ей выиграть, потому что она бурно переживает и поражение, и победу. Сестра радуется и щекочет меня. Почти ничего не чувствую, но притворяюсь, чтобы доставить ей удовольствие. Смотрю, как весело она хохочет, и спрашиваю себя, смеялся ли так хотя бы раз в жизни. Дарю кекс, который специально купил, – нормально готовить не умею, а иначе бы испек сам. С розовым основанием, белой глазурью и цветными каплями. В одном из ящиков нахожу свечу. Сестра счастлива и задувает свечу с первой попытки. Смотрю, как сосредоточенно загадывает желание, и пытаюсь понять, в чем оно состоит. Вместе наблюдаем, как светлый дымок поднимается в воздух и исчезает, и вдруг сестра спрашивает, сможем ли мы вместе посмотреть фильм. Даже не помню, когда в последний раз сидел и смотрел кино, а потому соглашаюсь. Смотрим боевик. Когда ей становится страшно, она утыкается носом мне в плечо и прячется за моей рукой. Хорошо проводить время с девушкой просто так. Единственные подруги, которые у меня были, – работающие у папы женщины. Они всегда говорят то, что я хочу услышать. Иногда несу полную чушь специально для того, чтобы узнать, что они будут делать, но всегда происходит одно и то же. От этого постоянно сомневаюсь в себе. А вот с сестрой точно знаю, что нравлюсь; она не притворяется.

Наконец сестра засыпает, и я несу ее в спальню. Это нелегко, потому что приходится спускаться по лестнице в подвал, в комнату моей настоящей сестры. Укладываю ее в постель и закрываю дверь. В этот раз не запираю, просто оставляю дверь закрытой.

Иду в клуб и вижу, что папа и Моника уже там, разговаривают с одним из барменов. Я не гей или кто-то подобный, однако могу сказать, что этот парень очень красив. Красавцы иначе относятся к таким людям, как я. Моника меня не видит, поэтому наблюдаю, как она с ним беседует, и злюсь. Знаю, что она занимается сексом с другими мужчинами. Ей приходится, иначе папа от нее избавится, однако неприятно думать, что она может от этого получать удовольствие. Знаю, звучит ужасно, но просто говорю честно.

Папа и Болван выходят из кабинета крайне раздраженными. Так они всегда выглядят после разговора с дядей. В клубе сейчас многое изменилось: девушки там больше не работают; всех спрятали по домам в разных уголках графства. Дядя принял руководство потому, что полиция взяла папу на заметку, и позаботился, чтобы в клубе не осталось никаких нелегальных дел. Совсем никаких. Папе не нравится, когда ему приказывают, что и как делать. Поговаривает о переезде куда-нибудь подальше от осуждающего дядиного взгляда. Дядя – единственный человек, способный объяснить папе, как надо или не надо поступать. Думаю, несколько раз он спасал папу от тюрьмы.