Чувствую, как подступают слезы, а в следующий миг уже плачу. Скучаю по сестре, по настоящей сестре. Жалею лежащую рядом девочку. Только сейчас понимаю, что нельзя было ее забирать; что следовало защитить ее от папы – так же, как следовало защитить другую, настоящую сестру. Не думаю, что папа хорошо к ней относится. Он жесток ко всем, но становится бесчеловечным, когда дело касается женщин, – как можно было так поступать с теми девушками?

Чувствую на волосах руку сестры. Она утешает меня точно так же, как я утешал ее, когда она плакала. Продолжаю плакать, а она все гладит, и постепенно я засыпаю. А когда просыпаюсь, сестра меня обнимает, и мне очень хорошо. В этот момент решаю, что не позволю отцу ее обидеть. Теперь она подросток, уже начинает выглядеть как взрослая женщина. Страшно, что папа заставит ее работать в одном из своих домов. Если бы дядя знал, то смог бы его остановить, хотя остановить папу трудно. У него есть друзья в полиции. Один давно дружит с папой, а работает в отделе организованной преступности или в каком-то подобном, так что может передавать папе всю необходимую информацию. Папа платит ему десять процентов прибыли. Говорит, все зовут его Хичкоком, чтобы сохранить в тайне настоящее имя. Эти люди берегут друг друга.

Замечаю, что сестра тихонько поет, но не узнаю песню. Спрашиваю, что это, и она отвечает, что так когда-то пела ее мама. С трудом сдерживаюсь, чтобы не сказать правду. О том, что мы забрали ее, а родители ничего не знали. Что они вовсе не отдали ее нам, чтобы защитить от плохих людей. Что искали дочку до тех пор, пока все журналисты на них не накинулись и они не оказались в тюрьме за ее убийство. Тогда я читал газеты: под кроватью нашли окровавленное платье, а родители сказали, что кровь текла из носа. Сначала люди им верили, но проблема заключалась в том, что никто ничего не видел, никто не заметил нас на улице. А потому обвинили родителей. Соседка сказала, что слышала, как мама ее ругала, – и газеты раздули историю. Изабел. Так ее звали до того, как мы дали новое имя. Даже не знаю, помнит ли она об этом.

Сейчас

Бриджит не понимала, что происходит. Снова и снова готовилась к решительному броску, однако, едва наступало время действовать, не находила сил даже пошевелиться. Может быть, что-то подмешано в пищу? Проверяла еду, как могла, но не находила ничего подозрительного. Ни посторонних частиц, ни подозрительного запаха. Похититель неизменно ждал, пока она съест все, и только после этого уходил, так что оставить порцию нетронутой никак не удавалось. Оставшись в одиночестве, сразу выпивала много воды и засовывала в рот пальцы, но от этого лишь постоянно оставалась голодной, а состояние все равно не менялось.

Хотелось попросить книгу, бумагу и ручку, но по изменившемуся поведению надзиратель мог догадаться, что заложница прекратила принимать таблетки. Сам никогда при ней не ел и не пил, так что сохранить таблетки, чтобы накачать его, Бриджит не могла. Да, существовало что-то, не поддающееся пониманию. Но что? Каким образом ему удавалось воздействовать на состояние? Очень хотелось вспомнить, чему учили в полицейской школе, как рекомендовали поступать в подобных ситуациях, однако воспоминания о жизни на воле постепенно бледнели. Приходилось напрягаться, чтобы понять, существовала ли прошлая жизнь вообще. Похититель никогда не называл ее по имени, так что порою Бриджит сомневалась, не придумала ли себя прежнюю. Часто закрывала глаза и пыталась представить лицо Сэма. Когда особенно терялась, начинала плакать, но роскошь женской слабости позволяла себе нечасто. Чтобы не сойти с ума, нужно было сохранять спокойствие. В том случае, если доля здравого смысла еще осталась. Наверное, с тех пор как сюда попала, прошло уже несколько месяцев. Удастся ли когда-нибудь вырваться на волю?

Несколько раз Бриджит просилась на прогулку, однако похититель неизменно отвечал, что это очень опасно, что ее хотят убить, что необходимо довериться ему. Разговаривал ли кто-нибудь с родителями? С бывшими парнями? Со старыми друзьями и давно потерянными родственниками? Прошло уже гораздо больше семидесяти двух часов, после которых по инструкции интенсивность поиска снижается. С каждым следующим днем исчезновение будет терять актуальность, так как люди поверят в ее смерть.

Неужели Сэм тоже считает ее мертвой?

Школьницей, как все девочки из класса, Бриджит хотела стать поп-звездой. Сейчас, тренируясь в своем подвале, постоянно пела. Ритм ударов стал второй натурой; считать больше не требовалось, так что ничто не мешало исполнять все известные песни – одну за другой. А когда не удавалось вспомнить настоящие слова, их успешно заменяло невнятное бормотанье. Что, если попросить хотя бы радио? Руки привыкли к глухим ударам о кирпичную стену; боль не пугала. Теперь Бриджит думала лишь об одном: как вырваться отсюда, прежде чем перестанет существовать даже в собственном сознании.

Однажды она заметила, что между звуком, оповещающим, что похититель вошел в дом, и его появлением в комнате прошло некоторое время. Возник вопрос: не сделал ли он в эти минуты чего-то такого, что могло повлиять на ее самочувствие?

Следующего визита ждала, внимательно прислушиваясь. После того, как наверху открылась и закрылась дверь, раздался глухой стук. А скоро Бриджит ощутила, что состояние изменилось. Интерес к окружающему притупился, все стало безразличным, но она упрямо заставила себя приложить ухо к стене и вскоре услышала кое-что еще. Какой-то слабый посторонний звук. Только бы побороть странное равнодушие, предательскую апатию! По мере продвижения вдоль стены звук становился все громче, и вот, наконец, отчетливо послышалось шипенье. Существовало лишь одно объяснение: похититель что-то накачивал в комнату. Мысли мгновенно прояснились, время службы в полиции промелькнуло в сознании, как прокрученная с ускорением пленка. Шипенье. Да, теперь понятно, что он делает. Понятно, что означает странный звук: комната наполняется закисью азота.

Сейчас

Имоджен смотрела, как Гэри Танни демонстрирует программу реконструкции лиц группе, расследующей вновь открытое дело Изабел Хоббс. Рядом стоял старший детектив-инспектор Стэнтон. Его присутствие в Эксетере не укладывалось в голове, казалось немыслимым. Дэвид должен был остаться в Плимуте вместе с прошлым, с ужасными воспоминаниями, которые Имоджен старалась подавить. Миры сталкивались, и от этого становилось не по себе.

– Есть новости от мамы? – осведомился подошедший Фрейзер.

– Нет. Звоню постоянно, но она не отвечает. Честно говоря, ничего необычного, сэр.

Всякий раз, слыша обращение «сэр», Фрейзер хмурился и отмахивался. Он так и не привык к положению действующего старшего детектива-инспектора. Поговаривали даже, что мечтал освободиться от хлопотной должности.

– Что ж, в таком случае придется доставить миссис Грей на допрос. Мы обязаны найти детектива-сержанта Рейд! Очень жаль, но ничего другого не остается. Следовало давно ее вызвать. Если кто-нибудь узнает…

– Понимаю и высоко ценю оказанное мне доверие, сэр.