тяжелую корзину с бельем для стирки. У колодца несколько других служанок уже полоскали, терли, скребли и отбивали колотушками одежду своих хозяев, которые беспечно пачкали дорогие ткани маслом и вином. Работа у прачек была тяжелая – от нее трескались и кровоточили пальцы.

– Ты что-то скрываешь, – заявила Беллина, когда Дольче подошла. – Скрываешь, могу побиться об заклад.

– И с чего это ты взяла? Не говори ерунду. – Дольче поставила корзину на землю и откинула за спину длинные темные кудри, уже начавшие седеть от корней.

Беллина погрозила ей пальцем:

– Ха! Я тебя слишком хорошо знаю. К тебе сплетни со всей округи сами притягиваются, – сказала она и тотчас об этом пожалела – не надо было дразнить старую подругу. Ведь ей совсем не хочется знать, что скрывает Дольче. Беллина твердо решила полностью сосредоточиться на своей роли верной служанки и наперсницы Лизы, которая недавно родила здоровенького мальчика, чем вызвала в доме шквал восторгов и благодарностей. В знак признательности за своего третьего сына, пухлого малыша Андреа, Франческо преподнес супруге великолепное колье с зелеными камнями.

– Может, у меня просто слух хороший, – заулыбалась Дольче и вытряхнула груду мятого и потрепанного белья в корыто так, что брызги полетели. – Да и ты сама была бы в курсе всех новостей, кабы соизволила ходить на наши собрания.

– Тс-с! – шикнула на нее Беллина и понизила голос: – Я не могу, ты же сама знаешь… Мое место подле Лизы. Я ее отцу обещала о ней заботиться.

– Знаю, – кивнула Дольче. – Только вот ты-то сколько угодно можешь прятаться от фратески, а они о тебе все равно не забывают. О тебе и о твоей хозяйке. Не упускают вас из виду.

Беллина, отжимавшая Лизину сорочку, прищурилась:

– Что значит – не упускают из виду?

Дольче смерила подругу внимательным взглядом:

– Они, к примеру, говорят, что мастер Леонардо будет писать портрет твоей Лизы. Мол, Франческо дель Джокондо посулил ему кругленькую сумму, чтобы он отвлекся ненадолго от фресок для монахов. Это правда?

«Может, старший брат ей рассказал?» – подумала Беллина. Она помнила, что Бардо работает в одной из шелкодельных мастерских Франческо, но все равно была удивлена, что подобные новости выносятся за порог дома ее хозяев. На туалетном столике Лизы она недавно заметила целую коллекцию керамических и стеклянных пузырьков с пробками, доставленных из аптеки у Санта-Мария-Новелла, а потом все утро провела, выдергивая волоски из бровей Лизы серебряным пинцетом. Линию роста волос ей тоже велено было выщипать, но Лиза быстро пошла на попятную – сказала, что это слишком больно, и они решили испробовать средство, которое посоветовал сам аптекарь, сообщивший, что оно приготовлено из уксуса, негашеной извести и кошачьего кала, и что нет в мире, дескать, ничего лучше для удаления волос в болезненных областях, каковыми считаются лоб и подмышки.

– Ну-у… – протянула Беллина. – В общем, да, мой хозяин и его матушка хотят, чтобы в доме висел портрет Лизы. – При упоминании свекрови своей госпожи Беллину бросило в жар. – А сама Лиза… Она грустит по-прежнему. Не думаю, что ее занимают мысли о портрете. Но что вам за дело до этого? Я ни с кем о заказе не сплетничала и не собираюсь.

Дольче огляделась – не подслушивает ли кто? – и на всякий случай заговорила еще тише:

– Беллина, а что ты вообще собираешься делать?

Это был весьма уместный вопрос. Порой по ночам, лежа на узкой постели в тишине, Беллина спрашивала сама себя, чего она хочет, и ответы почти не менялись. Она хотела рассеять тьму и скорбь в душе своей госпожи. Хотела видеть, как благополучно растут дети Лизы, и удерживать Бартоломео от неразумных поступков, пока он не повзрослеет. В конце концов, хотела найти себе цель, выходящую за рамки жизни в доме Джокондо, за рамки жизни Лизы, за рамки собственной жизни. И возможно – кто знает? – однажды найти любовь. Последнее казалось несбыточной фантазией.

– Ты же не передумала быть нашим соглядатаем? – не отставала Дольче.

– Я… – начала Беллина и замолчала. Ей было хорошо известно, что у фратески есть свои люди среди прислуги во многих состоятельных домах, что она не первая и не последняя, кто может делиться сведениями, так сказать, изнутри. Но она давно поняла, что ее связь с фратески когда-то была обусловлена желанием заслужить одобрение Стефано, а теперь это желание кануло в прошлое. Она покачала головой: – Нет. Но мне казалось, что сейчас, когда Пьеро Содерини пожизненно избран главой правительства, можно более не опасаться, что Меди… то есть что они вернутся обратно во Флоренцию.

– Откуда тебе знать, что можно более не опасаться? – сказала Дольче. – Ты не бываешь на наших собраниях, потому и не в курсе событий. К тому же самые важные сведения о Медичи, может статься, добывать надо вовсе не в Риме. Может статься, они у тебя под носом.

Беллина внимательно изучила неотстиравшееся пятно на кафтане Бартоломео и снова опустила его в мыльную воду. Несколько долгих минут две женщины работали в полном молчании.

– А ты по-прежнему ходишь на собрания у берега реки каждую неделю? – спросила Беллина.

Лицо Дольче вдруг просияло, рот расплылся в улыбке:

– Да, но вовсе не потому, что я так уж предана общему делу. Я хожу туда ради того, что происходит после собраний. Помнишь Ванни, старшего сына чесальщика шерсти?

Беллина хлопнула подругу по плечу тыльной стороной мокрой руки:

– Да ладно! Неужто ты влюбилась?

Дольче кивнула:

– Ванни обещал, что мы поженимся, как только они с отцом уладят все хозяйственные дела и подпишут бумаги с нотариусом. Произойдет это, конечно, не очень-то скоро, но лучше поздно, чем никогда. Я все-таки отделаюсь раз и навсегда от своего старика.

– Да ты что? – Беллина слушала подругу, открыв рот. – Вот знала же я – ты что-то скрываешь! Ты покинешь дом старика-хозяина? Но твоя семья служила Сальвини поколениями! Матушка твоя сама тебя к ним привела.

Дольче всплеснула руками:

– Тс-с-с! Молчок об этом. Я никому, кроме тебя, еще ничего не говорила. А что матушка? Она уже умерла, а я старику Сальвини не вещь какая-нибудь и не рабыня, он не может заставить меня служить ему вечно. Коли я собралась замуж, ему меня не остановить, я вправе принимать решения самостоятельно. Не рабыня я, Беллина. И ты тоже.

Беллина, забыв закрыть рот, молча смотрела, как Дольче поднимает корзину с выстиранным бельем и пересекает площадь. Вечернее солнце, вынырнув из-за облаков, пролило на крыши домов свет оттенка золотистого шелка, и внезапно весь город озарился сиянием.

* * *

Золотистая аура еще витала