первым делом – чертежи. Поэтому я покупаю у аптекаря еще стопку листов бумаги.

Да, я все ж таки сдался – принял заказ на портрет жены Франческо дель Джокондо. Отец, можно сказать, приволок меня к ним на закорках.

Скоро я возьму свой альбом для эскизов и отправлюсь в роскошный дом на виа делла Стуфа обсудить будущий портрет, познакомиться с синьорой и поторговаться насчет гонорара. Франческо дель Джокондо не дурак: нанимая меня, он получает возможность кичиться обретенным статусом покровителя искусств перед друзьями, а заодно угодить жене, засвидетельствовав ей таким образом свое почтение. Чем больше я думаю об этом заказе, тем очевиднее становится, что надо бы заломить цену повыше, чем обычно. Состояние у Франческо определенно немалое, так что любой гонорар художнику для него ерунда. Может, он даже предложит пожить у него во время работы, и я наконец-то отдохну от надоедливых монахов.

Я уже отчетливо представляю себе, как все будет. Даже если Франческо не поселит меня в своем доме, он безусловно окажется радушным хозяином – предложит яства и напитки, на что я, конечно же, вежливо соглашусь. Мы с ним заведем неспешную, праздную беседу во внутреннем дворике, любуясь первыми весенними цветами. Потом к нам выйдет синьора, вспыхнет румянцем, потупит глаза – ей будет непривычно, что незнакомый мужчина ее так пристально разглядывает, подобная дерзость дозволяется только супругу. Спустя надлежащие несколько минут Франческо отошлет жену, и мы скрепим трудовое соглашение звоном бокалов…

– Вы надолго к нам в этот раз? – косится на меня аптекарь.

– Хотелось бы, – уклончиво отвечаю я.

Он кивает:

– Вроде бы в городе наконец воцарилось спокойствие, теперь-то, когда Содерини избрали гонфалоньером пожизненно. Если правильно себя поставите, сможете получать выгодные заказы.

Я, разумеется, не стану ему говорить, что уже написал герцогу Феррарскому о своем прожекте новых фортификаций. Что набросал черновик послания к султану Баязиду с предложением строительства моста через Босфор. И что сам получил письмо из Милана с просьбой вернуться к работе над запрестольным образом, который я обещал, да так и не сделал.

– Где ж мне еще быть, как не во Флоренции? – улыбаюсь я.

– Вот и славно, – говорит аптекарь. – Вы нам нужны.

– Удачного дня. – Я снова изображаю улыбку и с деревянной панелью под мышкой выхожу под ослепительные лучи солнца.

Огибая апсиду собора Санта-Мария-дель-Фьоре, я смотрю вверх – любуюсь облицовкой из розового и зеленого мрамора. У ворот соборных мастерских – небольшая толпа. Несколько женщин пытаются заглянуть внутрь, во двор, прижимаясь лицами к прутьям кованой ограды, оживленно перешептываются и хихикают. Я замедляю шаг в нерешительности.

В глубине большого двора, в самой тени, среди штабелей досок и грязных мраморных плит, по которым разгуливают голуби, молодой Микеланджело Буонарроти соорудил деревянный барак. Не могу не присвистнуть. Ясное дело, каменотес не хочет, чтобы прохожие таращились, как он работает. Откуда у этого юнца взяться уверенности в себе? У меня-то ее хватает, я вполне могу выставить на обозрение незаконченную работу, а он предпочел уединение и даже построил высокие деревянные стены для защиты от досужих взглядов.

И вместе с тем… укрывшись от зевак, он только раздразнил их любопытство. Если от человека что-то спрятать, ему еще больше захочется это увидеть. Блистательная идея! Почему она раньше не приходила мне в голову? Пожалуй, я слишком торопился показывать свои творения публике…

Еще несколько прохожих останавливаются и приникают к решетке. Кто-то шепчет, что скульптор ваяет исполина, колосса, un gigante[51], каких мир еще не видывал, прямо там, за деревянными стенами. Микеланджело высекает статую из цельной глыбы каррарского мрамора.

Ничего не могу с собой поделать – тоже останавливаюсь у решетки и медлю уходить. Несколько минут слышен только звонкий стук долота по мрамору.

Внезапно я понимаю, что все мои терзания остаться здесь или уехать тщетны. Флоренция всегда будет моим личным адом. Я не смогу вырваться из этого города с широкими площадями и узколобыми людьми. Флорентийцы не устремляют взоров дальше своих статусных побрякушек, портретов синьор и мраморных истуканов.

* * *

– Как это не заплатит? – говорю я.

Отец поджимает губы и скрещивает руки на груди. Он прохаживается по моей спальне, точнее по монастырской келье; рассеянно проводит пальцами по серебряным иглам с костяными рукоятками – инструментам для рисования, привезенным мною из Милана и сейчас аккуратно разложенным на рабочем столе. Отец явился, чтобы проводить меня в дом Франческо дель Джокондо, где нас уже ждет его жена Лиза. Однако такие новости я услышать не ожидал.

– Франческо не верит, что ты закончишь портрет, если получишь деньги заранее, – поясняет отец.

На дворе раннее утро. Кричат петухи, цокают подковами лошади, скрипят повозки, разносчики воды орут на улице под окном. Монахи отпели молитвословия первого часа[52] и готовятся к походу в трапезную, где повар уже лязгает ковшом по кастрюле с исходящей па2ром овсяной кашей.

Я встал затемно, чтобы успеть совершить омовение с ароматным мылом и умаститься благовониями. Вытерся насухо полотенцем; пальцами расправил кудри – колечко к колечку, одно за другим – и только после этого расчесал бороду. Нарядился в разноцветные шелка и атлас, да так, что в итоге и сам уподобился торговцу шелком, дабы порадовать будущего нанимателя. Наниматели, они именно этого и ждут.

И тут отец сообщает, что Франческо дель Джокондо ждет от меня вовсе не этого, а самого что ни на есть худшего!

Старик барабанит пальцами по рассохшимся доскам моего рабочего стола.

– Боюсь, твоя репутация идет впереди тебя, – говорит он, кивая в сторону монастырской галереи.

Ну да, я знаю, монахи не слишком-то были рады тому, что я оставил их с эскизом к запрестольному образу, а сам умчался с Макиавелли в Пизу. Но какое отношение это имеет к портрету жены шелкодела?

– Нелепица какая-то! – говорю я. – Для герцога Миланского я выполнил множество заказов от начала до конца. Это что, не в счет для моей репутации?

О письме, рядом с которым барабанит пальцами по столу отец, я упоминать не стану. Мой коллега Джованни-Амброджо де Предис просит меня срочно вернуться в Милан во исполнение условий договора на создание алтаря для Братства Непорочного Зачатия.

– Кроме того, – продолжаю я, – Франческо дель Джокондо со всеми своими домочадцами уже видел мой картон к запрестольному образу и должен понимать, на что я способен!

Отец кивает:

– Вот именно. Он понимает. А с монахами я уже все уладил, – добавляет он, проследив мой взгляд в сторону дверей.

Мне повезло, что настоятель Сантиссима-Аннунциата, вопреки своему отречению от земных благ, находит полезным