Немедленно…

* * *

На этом наши злоключения не завершились. Выделили нам большой вертолет Ми-26, который не мог совершить посадку на маленьком бригадном аэродроме. Вертолетчики опасались тесноты на бригадном аэродроме, где они могли задеть своим многотонным монстром более мелкие боевые вертолеты. И потому нас собирались высадить опять в гражданском аэропорту, а это лишняя сотня километров от батальона.

Я, с позволения командира экипажа, связался с начальником штаба батальона майором Жандармовым, все с ним согласовал. Майор, в свою очередь, с кем-то, видимо, еще согласовывал вопрос, и вертолет в итоге высадил нас прямо в поле, на замерзшей пашне, по которой я не стал несколько дней назад совершать марш-бросок, пожалев колеса «Волги», в которой следовали ассистенты профессора Горохова.

Вертолет завис в метре над землей. Мы легко десантировались, поскольку все тяжелое и тонкое оборудование оставили во взводе Простолюдинова, чтобы тот сдал на склад сводного отряда спецназа ГРУ. Так всегда бывает. Все мы время от времени в этом отряде оказываемся, и оборудование может пригодиться. Если не сгодится нам, то сгодится другим. Естественно, флакончики со «стимулятором Горохова» никто не сдавал. Они вообще не значились ни в каких наших документах, и отчета за них мог потребовать только сам Георгий Георгиевич.

До казармы мы добирались бегом, благо это было совсем рядом по меркам спецназа. Оставив взвод в казарме, я отправился с рапортом к комбату и к начальнику штаба. Они ожидали меня вдвоем. В самом начале моего доклада, после интеллигентного стука в дверь, в кабинет вошел профессор Горохов. Я сразу обратился в комбату:

— Разрешите, товарищ подполковник, выразить свою благодарность Георгию Георгиевичу. В один из опасных моментов его препарат нас, можно сказать без преувеличения, спас. Ни я, ни мои солдаты никогда так не бегали, как под воздействием «стимулятора Горохова».

Я протянул профессору руку для рукопожатия. Сам он мне руку пожал, снова старательно ее сжимая, но выглядел при этом слегка растерянным.

— Вы не могли бы мне, Олег Анатольевич, на секунду показать свой планшетник. Я только взгляну на график и уйду, не буду вам мешать…

Я коротко глянул на комбата. Подполковник кивнул, разрешая. Я вытащил из нагрудного кармана планшетник, включил его и открыл программу профессора.

— Да, так оно все и есть… — сказал Георгий Георгиевич самому себе, мельком посмотрев на график.

И развернулся, чтобы выйти. Плечи профессора бессильно опустились. Он был явно чем-то расстроен.

— Что-то не так, Георгий Георгиевич? — своим басом майор Жандармов вернул Горохова в реальность.

Профессор остановился, посмотрел на нас через плечо каким-то затравленным взглядом и объяснил:

— Понимаете… Константин Егорович, мой ассистент…

— Что с ним? — спросил Лихоедкин.

— У него своя тема работ. Он вообще-то по основному профилю больше психотерапевт, чем нейрофизиолог…

— Нам это ничего не говорит, — поторопил Георгия Георгиевича майор Жандармов.

— Константин Егорович работает над тематикой использования эффекта плацебо[22]. И на свой страх и риск заменил мой препарат своим. Вы знаете, что такое плацебо?

— Имеем понятие, — ответил я. — Значит, стимулятор на нас не действовал?

— Стимулятор в этом случае находился у вас в голове, в вашем мозгу. Вы сами себя стимулировали и показывали тем самым, на что способны. А мой препарат здесь ни при чем… Если бы работал мой стимулятор, график был бы разноцветным. А здесь все линии одинаковые. Таким образом, Константин Егорович сделает выводы для своей работы, а мою придется начинать заново…

Профессор с надеждой посмотрел мне в глаза.

Я отрицательно покачал головой…