– Это ведь та девушка, чей адрес я искал для тебя вчера, да? Ее показывали в новостях…

Я сжала зубы, скинула сырую обувь прочь. Вздохнула тяжело.

– Да.

– Она… убита.

Сырую кофту я повесила на стул, холода внутри мне хватало и без нее.

– Ты сам все видел.

– И ты… ходила к ней. Вечером.

– Я нашла ее уже мертвую.

– Зачем… ты ходила туда?

«Ты подставила себя, Вилора. Ты вляпалась в дерьмо». А я учил тебя в него не вляпываться, – звучало между строк.

Коньяк сделал свое дело, и эмоции, которые батя давно держал под замком, начали показываться наружу – раздражение, разочарование, злость. Боль, в конце концов. Он ненавидел, когда его подставляла родная дочь. Проблем, как он считал, ему хватало и на работе.

Сейчас, когда он узнает правду, его эмоции станут куда хуже, вот только мне надоело избегать штормов – меня уже накрыло на улице, теперь накроет дома.

– Она шантажировала меня.

Мелькнувшее на лице удивление сменилось очередной порцией раздражения.

– Чем?

«Какой компромат на тебя можно было найти? Ты помочилась под кустом на дорогой вилле? Принимала наркотики?»

– Фотографиями, на которых была изображена я и мой новый парень. – Прятаться больше не имело смысла. Он должен знать. – Тот самый мужчина, с которым я была в ночь, когда взорвалась машина Генри.

«Опять он».

Глаза отца от спиртного стали пустыми, стеклянными.

«Ладно, ты трахалась с ним – какая разница?»

Он опустил лекцию о том, что спать желательно только с мужем и однозначно лишь после церемонии бракосочетания.

– Все… с кем-то… спят… – Ему стоило больших усилий сохранить относительно спокойный тон. – Что в этом такого?

– Ничего. Было бы… ничего. Если бы Алия не разнюхала о том, что он… Девентор.

– Ты… спуталась…

Это был удар, который я не желала наносить. Впервые батя проявил такой круговорот эмоций на лице, который прошел шипами по моей нервной системе – удивление, недоверие, шок, гнев. А после – одеревенение. Практически вывалился из его онемевших пальцев стакан с недопитым коньяком, упал бы на ковер, если бы до того не упал на каминную полку.

– …с Девентором?

И я вдруг стала маленькой, совсем как в детстве.

– Я не знала!

– С ДЕВЕНТОРОМ?!

Полнейшее предательство в его понимании.

– Я не знала об этом, пока она мне не сказала! Принесла эти чертовы фотографии, сказала, что сольет их в сеть, если я не выведаю для нее нужные детали. Что ты так на меня смотришь? Я стала бы второй Евой…

– Так это о тебе был тот репортаж… О девушке, имеющей связь с «ними». Значит, они не врали!

Я не знала, что он сделает следующим – схватится на сердце, начнет переворачивать в ярости мебель, укажет мне на дверь, прикажет убираться прочь…

– Отец…

– Я тебе…

Он умолк. Оборвался на полуслове, не стал произносить этих слов вслух. «Я тебе не отец». Но я их услышала. И вдруг ощутила то, что должна была очень давно – я устала. Устала пытаться любить его таким, устала пытаться заставить его любить меня, устала соответствовать. Сколько можно класть свою жизнь на алтарь ради чужих светлых чувств? Я такая, какая есть. Я вляпалась в грязь, я связалась с Девентором, хуже – я его полюбила. С ним я чувствовала себя живой и настоящей, с ним моя жизнь превратилась в то, что наконец-то хотелось проживать.

Пусть батя справляется со своими эмоциями сам. Со своим разочарованием, со своей треснувшей верой в меня, пусть гонит прочь. Он, собственно, выгнал давно – не из дома, из сердца.

– Убийца может передать репортерам оригиналы фотографий, – сообщила я без эмоций, – мне нужно с этим что-то делать. Иначе наш дом сожгут.

Он пытался совладать с собой, как умел, пытался обуздать эмоции и начать думать.

– Я позвоню… сыскарям… – И свой гнев отчасти подвил. – Заплачу за расследование.

– Будет слишком поздно. – Откуда-то я это знала. – Меня заподозрили в ее убийстве «Акулы», они уже прессовали меня сегодня, будут еще.

– Позвоню Миротворцам – пусть дадут тебе охрану…

Я невесело улыбнулась – даже в полном неприятии меня он все-таки старался помочь, мыслил холодно, «решал проблемы по мере их поступления». Не зря все-таки руководил конгломератом компаний.

Я уже обувала сухую обувь, натягивала сменную куртку.

– Ты куда?

– Я одна не справлюсь.

– Я помогу тебе, как смогу. – Это не любовь, это попытка выпутать себя из дерьма.

– Мне нужен тот, из-за кого все случилось.

– Не вздумай… – Вот теперь отец вспыхнул по-настоящему. Побагровел, сжал зубы. – Не вздумай обращаться к НЕМУ! Чтобы я вообще больше о нем не слышал!

Снова «Стой в углу, Вилора, пока не одумаешься». Только мне уже не шесть.

Глаза от гнева белые – никогда таких у него раньше не видела.

– Прости.

Наверное, он меня не слышал.

– Идешь к нему? Тогда убирайся! Убирайся и не возвращайся, потому что ты… – предатель!

Он всадил нож в сердце мне, я ему.

Ни одного победителя, одни жертвы.

Когда мир рушится, он уже не складывается обратно прежним – я это знала точно. Один раз он рухнул, когда в наш дом пришла Маргарита – рухнул лично для меня. Второй раз, когда ее забрали, и тогда мир рухнул для отца. Для меня рикошетом.

Шагая под дождем, я уже не искала Форса, я больше никого не искала. Мой телефон отключился от влаги; я уже не пряталась от камер, не накидывала на сырые волосы капюшон. Я просто хотела куда-нибудь уйти – на край мира, например. Туда, где меня никто не знает, где можно зайти в бар, просто выпить. И ничего не бояться.

Я прошла две улицы до того, как рядом со мной, с визгом шин, остановился черный автомобиль.

Машина Форстона.

Как долго я этого хотела, глаза стерла в поисках «той самой» среди других черных автомобилей. А теперь смотрела и при мысли о том, что придется сесть внутрь, слабели колени.

Шаг вперед. Я открыла пассажирскую дверцу.

(Samuel Kim Music – ARCANE Goodbye CINEMATIC COVER)

В салоне пахло, как прежде; работала печка и дворники – редко.

Водитель на меня не смотрел. А я смотрела на него и не могла оторвать взгляд – знакомый профиль. Выточенный, жесткий. Крейден. Родной запах, безумное желание прижаться, потеряться в теплых объятьях, но бетонная стена между нами. Вчерашний день разделил наши материки, возвел невидимую преграду.