Что-то царапнуло меня – слово «чистокровный», вот что, сообразила я через секунду. Крейден уже пояснил сам: – Мой отец и моя мать – исключение из правил. Он – Девентор. Она – человек. Дети от подобных связей не рождаются почти никогда, но… – Форс повернулся, оперся на подоконник. – Одно все-таки случилось.

«Я».

– Ты… гибрид? – Идиотское сравнение. Лучше было сказать «метис». «Полукровка»? Последнее почему-то звучало обидно.

– Да. Я наполовину Девентор, наполовину человек. Взял лучшее из ДНК обеих рас, так вышло.

– И что лучшее есть в людях?

– Эмоциональность. Чувства. Девенторская часть во мне рациональна.

«Холодна».

Вот откуда все это время во мне билось двойственное ощущение от Крейдена, и постоянно под его мягкостью ощущалась сталь.

– Но ведь что-то ее привлекло в… чистокровном Девенторе. – «Твою маму». Я произнесла эти слова тихо, скорее, для себя.

Форс не ответил, и отчего-то показалось, что эта тема все еще табу, что ему не хочется говорить об этом. Наверное, в той истории были и тяжелые моменты.

– А как ты оказался в том доме, на вечеринке? Что ты там делал?

– Должен был изъять из общества одного парня. Но на тот момент он еще не определился со своим судьбоносным решением, потому я просто наблюдал. К концу вечеринки он определился в положительную сторону, и моя работа закончилась.

– Как это?

Мне хотелось понять больше – про «решения», про этого парня, про смысл работы Крейдена.

Мягкую улыбку, адресованную моему любопытству, я заметила даже без освещения. Недолгую, правда.

– Кто-то сказал ему доброе слово, наверное. Кто-то дал хороший совет или протянул руку. И этот парень не убил впоследствии почти восемь сотен человек взрывом.

«Я танцевала рядом с потенциальным… убийцей?» – несвоевременная мысль, дискомфортная.

– Ты ждал, дойдет ли он до греха?

– Мы не изымаем людей из общества за грехи, это ваша придумка. Мы удаляем тогда, когда их поступки ведут к потенциальным катастрофам. К образованию опасных социальных течений, к изобретению вещей, способных спровоцировать или развязать войну. На грехи нам плевать. А вот катаклизмы этой планеты – их мы допустить не можем.

«Чистильщики». Они действительно чистили, только вовсе не так, как мы, люди, себе это представляли.

– Вы… своего рода доктора?

– Можно и так сказать. Ненавистные вам «доктора», которые не дают любой болезни в обществе расцвести. Мы предотвращаем терроризм, разрушения, эпидемии, заранее извлекая людей, которые прямо или косвенно служат этому причиной.

– А Маргарита… – Я не могла не спросить, я должна была. Эта тема царапала не только отца, она добавила тонну боли в мою жизнь. – Простой фармацевт…

– Не простой. Она была химиком. Но о ней я тебе расскажу позже, хорошо? Когда мы разберемся с насущными проблемами.

«И я знал, что ты о ней спросишь».

Конечно, знал. Очень странно находиться рядом с тем, кто видит будущее. Волнительно и немножко стремно, как будто ты душевно голый.

– Так в том доме, где была вечеринка, ты не изъял парня, а после выпил и случайно лёг ко мне в постель?

Форс смотрел на меня долго. И продирало мурашками от его взгляда, такого глубоко, что проходил мне через затылок.

– Я не пил, – послышался спокойный ответ, – и лёг к тебе не случайно. Я почувствовал в тебе «свою».

– Знал, что меня встретишь?

– Нет, не знал.

Мне показалось, ему до сих пор нравилось то незнание и то чувство, которое он испытал, уловив «свою».

– А «своя» – это как?

– Это когда сходятся все параметры физических и химических соединений, излучений и волн. Когда они резонируют.

– А не так умно?

– Это когда ты вдыхаешь запах женщины, ее энергию и понимаешь, что она твоя. Совсем. – Что-то плавилось во мне от его слов. Собственно, оно всегда плавилось и без них, но это объяснение послало по телу очень теплую, почти горячую волну – ощущение растекшегося шоколада. – Поэтому, нет, Ви, комнату я не перепутал.

«И отпускать тебя не был намерен уже тогда».

И сегодня не отпустил.

Он все видел наперед.

– Ты предвидел, что сегодня я вернусь в твою машину?

– Я хотел этого.

– Знал?

Он подошел близко, опустился на корточки – понимал, что новая информация пока вызывает во мне противоречия, внутренний раздрай. Конечно, пройдет время, уляжется и он, но пока…

– Я тебя ждал.

Что-то человеческое проявилось в нем при этих словах, настоящее и живое. Ощутилось вдруг опять, что Крейден способен чувствовать боль и способен чувствовать ее хорошо.

Он сидел рядом, и было ясно, что мы все переживем. Что мы – одна команда, и неважно, как долго будет утрясаться любая новая информация. Я смогу ее принять, потому что мне нужен этот человек, потому что я его люблю.

– Значит, ты видел наше расставание наперед, – прошептала я, – и, если так, был к нему готов?

– Готов? – Глухая боль, заворочавшаяся в его груди, отразилась во мне, как своя.

– Ну, как в фильме. Если посмотрел заранее, уже знаешь сценарий, уже не так бурно реагируешь. Легче…

– Не в случае с будущим. Тебе больно, когда ты видишь события наперед, тебе больно, когда ты их проживаешь наяву. Они суммируются, эмоции тоже.

«Сколько раз он пережил наше расставание до того, как оно случилось на самом деле?»

Он до сих пор меня практически не касался, если не считать стояния близко у машины, когда делал звонок. Он держал дистанцию – неосознанно или же намеренно. Скорее, второе. Позволял мне глубоко прочувствовать «мы вместе» или «мы отдельно», сравнить, определиться. Вот только я уже определилась – плевать на общество и чужое мнение, и эта дистанция сквозь понимание того, что он любит и никогда не оставит, скребла нутро кончиками ножниц. Добавляла чувствительной боли к наслаждению «он рядом», усиливала странный контраст.

Тишина. И тугой от жаркого соприкосновения наших пространств воздух.

Но никто из нас не подавался вперед, чтобы случился поцелуй, потому что этот поцелуй снова будет «первым». Он будет другим, очень знаковым.

– А твой отец, – вдруг спросила я невпопад, – он за нас? Он знает обо мне?

– Знает, да, – Крейден усмехнулся, легко поднялся, прошел по мягкому ковру туда, где располагалась открытая кухня, налил в стакан воды. – И нет, он не за нас.

Муторно это слышать.

Похоже, это наша участь – быть против всего мира. Однако, Форс не сказал «против нас». Возможно, это хотя бы надежда, что когда-нибудь ситуация изменится. С обоими нашими родителями. И нет, я никогда никому не смогу сказать – я живу с Девентором. Сплю с ним. Готовлю ему завтраки… А я собиралась готовить, собиралась жить с мужчиной. Который видит будущее.