— Ректор Валдис объявит обо всем после обеда.

Я с надеждой посмотрела на дверь, возвышавшуюся за спинами стражников.

— Может, я тогда быстренько сбегаю на улицу? Туда и обратно, я обещаю!

— Не положено.

Стражник невозмутимо взирал на меня, и я вздохнула. Это бесполезно! Как же нам повезло, что Изабелла провела ритуал вчера ночью. Еще чуть-чуть — и мы бы опоздали, а Амелия окончательно исчезла бы.

Ладан снова чихнул, и я свернула в коридор, ведущий к моим комнатам. Надо уложить артефакт отдыхать. Если бы он хотя бы мог выпить горячий чай… Проходя мимо покоев Джосса, я остановилась. Хорошо юы бы он был здесь! Не лекарю же мне показывать Ладана?!

Я постучала в дверь, и та вдруг тихо скрипнула и отворилась. Я замерла, едва не открыв рот от удивления. Джосс внес в меня список людей, которые могут входить в его комнаты в отсутствие хозяина. Осознание этого теплом отозвалось в сердце, и я не удержалась — шагнула внутрь.

Прихожая по-прежнему выглядела захламленной — как и в ту ночь, когда ожил Ладан. На деревянном столике до сих пор виднелся след от безвременно почившей вазы.

И все же комнаты изменились: теперь в обстановке ощущался отпечаток личности Джосса. Книги, посвященные артефакторике, хаотично размещались на всех свободных поверхностях. Стопку бумаг на подпись венчала записка от секретарши ректора, но, похоже, Джосс старательно делал вид, будто не замечает ее.

Спохватившись, я наконец усмирила любопытство и направилась к выходу. Ладану будет удобнее в моих комнатах. В прихожей мое внимание привлекло письмо, краешек которого выглядывал из стопки корреспонденции на бюро. На нем было написано мое имя. Неужели конверт по ошибке доставили Джоссу, а не мне? Воровато осмотревшись, я вытащила письмо и скользнула взглядом по строчкам.

«Лорд Клиффорд, ваш случай по-настоящему уникален. Я могу с уверенностью сказать, что вы не сумели бы сотворить огненное заклинание. И даже испытание не простимулировало вас, ведь проклятье шиарцев сожгло дотла ваши каналы. И все-таки вы это сделали».

Ага! Я все-таки не ошиблась тогда — никакой это не артефакт. Я уже хотела отложить письмо, но все же не удержалась — зачем кому-то писать обо мне?

«Совместимость магии — это не просто красивое название, она совместима в полном смысле этого слова. И, судя по слепку ауры, ваш дар использует магические каналы леди Амелии. Этот феномен требует дополнительного изучения, но уже сейчас я могу сказать, что чем крепче будет становиться ваша связь, тем более серьезные плетения вы сможете творить.

Резерв вашей невесты тоже увеличится — она ведь в некотором роде пропускает сквозь себя сильную магию, на которую сама пока не способна. Я даже допускаю мысль, что со временем ваши каналы могут восстановиться — пусть энергия проходит через тело леди Амелии, но заклинание создаете именно вы. Вам несказанно повезло с невестой! Самое главное, чтобы ваша магия приняла друг друга, а не отринула спустя несколько недель».

Грудь сдавила боль, и моя рука бессильно упала. Неужели в этом причина интереса Джосса ко мне? Он просто хочет вернуть свою магию! А я-то поверила, что дорога ему. Одно ясно: отцу он меня не сдаст, такая корова нужна самому. К глазам подступили слезы, но я упрямо сжала губы. Засунув письмо на место, я выскользнула в коридор и столкнулась с Джоссом.

— Амелия? — удивился он.

Мельком я отметила, что выглядел он ужасно: волосы были взъерошены, под глазами залегли тени, он явно не спал всю ночь.

— Я искала тебя, — надтреснутым голосом отозвалась я. — Если ты, конечно, не занят…

— Я слушаю, — мгновенно насторожился Джосс. — Но давай продолжим разговор внутри.

Мы вернулись в комнату, и я отвела взгляд от злополучного письма, торчавшего из стопки. Какая-то часть меня жалела, что я поддалась любопытству. Не знай я того, что являюсь своеобразной батарейкой для Джосса, было бы куда легче.

Чтобы избежать неловкости, я вытащила из сумки Ладана, бессильно повесившего крылышки, и уложила на кресло. Он глухо заворчал, но даже не открыл глаз.

Джосс удивленно покачал головой.

— Что с ним?

— Он заболел. Еще вчера он жаловался на самочувствие, а сегодня начал кашлять.

— Но как? — изумился Джосс.

Я уже открыла рот, чтобы рассказать о прогулке в метель, но осеклась.

— Мы недавно были в лесу близ академии. Но как Ладан может болеть? Он ведь книга.

Джосс приложил ладонь к обложке и покачал головой.

— И тем не менее у него жар. Мои ожидания оправдались: чем больше вы проводите времени вместе, тем сильнее он меняется.

— А ведь и правда, — протянула я. — Сначала он постоянно читал проповеди, как и положено ожившему молитвеннику, но потом…

— Он словно стал человеком, верно? А человек вполне может простыть после ночной прогулки.

Я дернулась и с подозрением посмотрела на Джосса. Почему он вдруг сказал «ночной»? Проигнорировав эти слова, я продолжила.

— Но что делать? Мы ведь не можем дать ему лекарство!

Джосс на мгновение задумался, а потом хитро улыбнулся.

— Не можем. Но зато можем устроить все таким образом, чтобы Ладан подумал, будто его лечат.

— Хочешь отправить его в лекарскую?

— Всего на одну ночь, — кивнул Джосс. — Зато он точно будет знать, что ему помогли. Я сам поговорю с мейстером Холли.

Я едва слышно перевела дух. Было бы трудно объяснить, почему я не хочу попадаться на глаза лекарю.

— Спасибо, — мой голос дрогнул. — Ладан много для меня значит.

— Я знаю, — усмехнулся Джосс и взял молитвенник на руки. — А когда я вернусь, мы с тобой поговорим.

Сердце пропустило удар, а во рту пересохло.

— О чем?

— О том, что беспокоит тебя, кроме Ладана. Я же вижу, Амелия. От тебя буквально веет злостью!

Я вскинула подбородок и сложила руки на груди.

— Ты прав. У меня есть к тебе вопрос.

Кира

Джосс отсутствовал всего минут двадцать, и все это время я нервно мерила шагами комнату. Какая-то часть меня жаждала высказать Джоссу все, что я о нем думаю, зато вторая резонно напоминала, что я и сама скрываю от него слишком много.

Дверь тихо скрипнула, застав меня врасплох, и я обернулась. На пороге стоял Джосс, и мое сердце невольно екнуло. Я злилась на него, но все же отчаянно желала прикоснуться к нему — стереть хмурую морщинку между бровей и погладить по колючей щеке. Я тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения, как вдруг осознала, что пламя в груди, которым мне представлялось наваждение, уже не пылало, а уютно потрескивало где-то далеко. Эти чувства принадлежали именно мне.