– А может, воспользуемся методом Монте-Карло?

Обычно после подобных предложений все делали вид, что задумались, да так и расходились; для того-то подобные выражения и существовали. Но здесь оба собеседника опешили, и Солонский, помолчав, осторожно спросил:

– А каким же образом его здесь можно применить?

Пришлось снова задуматься и с улыбкой встряхнуть головой, словно нашел слабое звено в своей, вообще-то удачной, идее:

– Да, он здесь, пожалуй что, и ни при чем.

Очень интересно, говорил Солонский, очень-очень-очень интересно.

Когда Артюхин вышел с Евсеевым на улицу, он был уже не крупномасштабным деятелем, а разбитным рубахой-парнем.

– Как вы можете заниматься такой мутотенью? – веселился Артюхин, легкомысленно поглядывая по сторонам и подмигивая румяным профилям обгонявших их девушек с лыжами через плечо. – Мне нужно живое дело, я человек практический: знаю, как развести костер, как подстрелить слона. Мужик все должен уметь делать руками!

Контрагент на это пробормотал, что успехи цивилизации достигнуты разделением труда, и не будет ничего хорошего, если каждый будет все уметь, – этого «всего» окажется очень мало. Подобная серьезность была смешна Ратмиру Андреевичу как всякий педантизм. Другое дело, скажем, мимоходом покорить сердце первой встречной красотки. Или даже двух.

– Пригласи этих спортсменок с нами в кафешку заскочить, – он чувствовал, что скинул лет двадцать. – Давай, не мандражируй, ты помоложе!

– Я не мандражирую. Просто не люблю людям надоедать.

– Девушки! Как вы смотрите на выпить и побардачить?

Девушки оживленно обсуждают что-то, сшибаются выхлопами пара из ртов. Его снова не желали замечать.

– А? Девушки? Поужинаем вместе?

Не замечают – увлеклись, только бодро подпрыгивают помпончики на шапках.

– Фигуру бережете?

Пауза.

– Чтобы беречь фигуру, надо ее иметь.

Пауза.

– Запомните: тощая корова еще не газель.

Не слышат – обсуждают, как какая-то Селезнева до того досиделась на старте с секундомером, что примерзла, – еле отодрали.

– Отодрать и мы можем!

– Оставьте, – морщился контрагент, – не хотят, и не надо.

– Ничего, не будут строить из себя! – горячился Ратмир Андреевич. – Валерка Смольников с такими умеет: подойдет на пляже с колодой карт: разрешите сыграть? «Играйте без меня». – «Спасибо», – и начинает сдавать у нее на животе. Ну ладно, договорились: я их отпускаю, а ты со мной за это выпьешь по сто грамм. Идет?

– Н-ну, можно.

– Или нет – бутылку на двоих?

Рюмка за рюмкой, Артюхин летел, как с горы, – теперь он понял, что тысячу раз мог бы догнать и перегнать все эти алгоритмы и целевые функции, да только тесна ему эта мышиная возня, он рожден для чего-то героического…

Подсел скорбно улыбавшийся молодой человек в белокурых кудрях, ужасно напоминавший кого-то – Артюхин измучился, пока вспомнил.

– Слушай, ты ужасно похож на Есенина.

– Да?

– Неужели тебе раньше не говорили?

– Почему не говорили – говорили.

– Давно мечтал выпить с Сережей Есениным. Ну, давай – «не вчера свою молодость пропил, разлюбил я тебя не вчера»!

Сам не рад был, что блеснул цитатой, – оба собутыльника оказались любителями стихов и пустились в бесконечный пьяный спор: каждый возражал только для того, чтобы покрасоваться. Но, как бы то ни было, Ратмир Андреевич снова оказался ни при чем, он и не слыхивал половины тех имен, которыми они хлестались.

«Молодые… – с горечью думал Ратмир Андреевич. – Все им задарма досталось, а они ж оттого только и образованные, что нам в их годы приходилось…» – Ратмир Андреевич давно убедился, что неясность мысли может выручить даже там, где мгновенно разоблачилась бы самая изощренная выдумка. Не мог же, в самом деле, Ратмир Андреевич серьезно уверять себя, что существенно помог этим стихолюбам тем, что в их годы резался в преф с Валеркой Смольниковым на лекциях по высшей математике.

Новый знакомец с неизменной скорбной усмешкой делился впечатлениями сегодняшнего утра: досрочно вернувшись из командировки, он обнаружил в своей постели незнакомого мужчину. Это бы, как он выразился, еще ничего, но в той же постели оказалась и его жена…

– Дочку отвозил к теще – все женщины набрасываются: ах, какая хорошенькая! Отцовскому сердцу, конечно, приятно… Я ее родителям все рассказал, пусть знают, кого воспитали. Теща не верит: не может быть. Я ей говорю: жаль, что я этого товарища к вам в мешке не доставил. А тесть у нас мудрый как черт – я же тебе говорил: ты по командировкам сидишь, а голубить ее я буду? Ну и что мне теперь делать? Я по восемьсот рублей, по тысяче с депонента снимал…

Он говорил совершенно спокойно, только улыбался скорбно. Но обращался за сочувствием опять же к Евсееву. Чтобы привлечь к себе внимание и как бы даже не отстать от обманутого мужа, Ратмир Андреевич вдруг грозно потребовал:

– Евсеев! Поклянись, что никому не скажешь! Моя жена тоже путается с психологом.

– Как это – с психологом? – кажется, только это их и заинтересовало.

– Какая разница! Работает на кафедре психологии.

– А… против психолога, конечно…

Ратмир Андреевич в отчаянии попытался выдвинуться красочным рассказом, как Валерка Смольников отправил жену на пикник с сослуживцами, а получил ее обратно из больницы с ожогами задней части – прыгали нагишом через костер, разведенный на природе. Но и эту историю сдружившиеся стихолюбы оставили без внимания, увлеченные психологическими тонкостями современного брака.

Внезапно скорбный блондин завелся и предложил остаток вечера провести у его знакомой, которую он имел в своем донжуанском списке, – не беспокойтесь, он тоже не терял времени даром и поимел целую кучу любовных приключений – в Ленинграде не найти такой улицы или сквера, где бы он их не имел. После командировки он был при деньгах – успел снять с депонента, и вообще он генеральский сын. Он совал официанту десятки, распихивал всем по карманам бутылки и свертки с балыком нототении, беззастенчиво отбивая у Ратмира Андреевича центральную роль бесшабашного кутилы.

Он и в такси кидался от окна к окну: вот, и здесь он имел любовное приключение, и там любовное приключение, и вон в той беседке, и на этом чердаке. Все эти достопримечательности он показывал опять-таки Евсееву. Они так орали, что таксист пригрозил их высадить; но тут уже на высоте оказался Ратмир Андреевич:

– Как?! Героя Социалистического Труда среди ночи высаживать?! – гаркнул он, и таксист смирился.

Валерка Смольников был особенно горазд на такие штуки.

Генеральский сын долго не мог найти дом своей знакомой: с одной стороны там должен быть бетонный забор, с другой – кирпичная труба, но каждый раз в пейзаже чего-то недоставало: появлялась труба – исчезал забор, и наоборот. Наконец приятели цугом вошли в гулкий по-ночному подъезд, поднялись по лестнице, усеивая ступени ломтиками балыка.