Душой кривил — эту-то? — попробуй, подразни. Да ибезотцовщины тогда было — две трети на каждый класс.

Но от его посещений выигрывали все, потому что ни Ритка, ниНюся, ни сам дядя Сёма не объясняли учителям — кто кому кем приходится, —а все полагали, что дядя Сёма и есть Риткин отец. Однажды физрук даже назвалего «товарищ Кордовин», и тот стерпел, хотя налился буряковым туманом, темболее что физрук Ритку хвалил: девочка спортивная. Ходил он на собрания радивот этих слов: «ваша Рита».

Ваша Рита, Семен Рувимович, девочка очень способная, но…Построже бы с вашей Ритой… Ваша Рита дерется с мальчиками, куда это годится!

Он хмурил брови, кивал, обещал «спустить шкуру»… ипо-отцовски таял, когда в очередной раз слышал, что совсем не занимаясь,девочка умудряется по математике писать лучшие контрольные в классе. И опять тоналивался буряковым туманом — от гордости, то улыбался, то строго хмурил брови…

Наутро, довольно похмыкивая, говорил коллегам впарикмахерской:

— Вчера был на собрании, в школе. У моей-то… золотаяголова! Хоть и неуд по поведению.

В восьмом классе с Риткой что-то произошло: она сталаисточать какой-то волнующий запах, определить который было сложно, тем болеечто в этом соцветии ароматов всегда присутствовала стойкая компонента еелюбимых жаренных в масле тыквенных семечек.

Во всяком случае, мужские особи в ее присутствии раздувалиноздри и мельтешили руками, готовые то ли хватать, то ли честь отдавать, то лисучить лапками, как мухи, то ли отсчитывать купюры…

Передвигалась она по городу теперь в окружении эскортапарней, из которого кто-то выпадал, а кто-то добавлялся, кто-то был изгнан, акому-то ласково шевельнули бровью. Шла, как победный ледокол, за которымтянулась флотилия кораблей…

К тому же, она была окружена спортивным романтическимореолом: с седьмого класса занималась фехтованием, показывая отличныерезультаты среди юниоров.

Дяде Сёме были ненавистны эти юниоры, соревнования,прогулки. Вечерами он выходил ее встречать к перекрестку. Лида, это где жевидано, чтобы девочка шла одна в темноте!

А когда она появлялась в окружении юниоров (каждый — сосвоей, данной ею кличкой), дядя сурово ее окликал и далее следовал по пятам докалитки, и по двору, угрюмо бормоча ей в независимую спину: «Где это видано,чтобы девочка шлялась всюду как шалава!».

Нюся однажды пожаловалась Сёме, что с Риткой невозможнотеперь в бане появиться. И булавку от сглаза не подколешь — некуда, а бабыпялятся, как дуры, — на тело завидуют.

Вот тогда Сёма озаботился темой домашней помывки. Вот тогдаи была изобретена им эмалевая ванна, как в саркофаг погруженная в кухонныйстол.

Ну и что, что залезать неудобно? Приставь скамеечку, задериповыше ногу, переступи вовнутрь… и сиди себе, как индийская прынцесса, поливайна себя из шланга.

Она закончила школу с серебряной медалью (подкачали плохаяпосещаемость и абсолютное пренебрежение политинформацией), и директор, он жематематик, явился к ним домой: поговорить о дальнейшей судьбе такой одареннойдевочки. Директор готов был дать «вашей Рите» рекомендательное письмо к своемуучителю, тоже математику, профессору Новосибирского политехнического.

Еще чего, заметила на это Ритка, там холодно. В Новосибирскеона была однажды на соревнованиях, и вообще, к окончанию школы советскихгородов и республик навидалась поболе, чем ее провинциальные родственники.

Она поступила в Винницкий педагогический, на кафедруфизической культуры, и дядя Сёма вздохнул с облегчением: представить, что онауедет куда-то в чертову даль, и он месяцами не увидит этого вздергиваниядерзкой брови, прямого взгляда серых глаз, долгого истомного потягивания утромна террасе, куда она спускалась в шортах и майке — размяться, и минут двадцатьпрыгала и умопомрачительно гнулась, швирая туда-сюда длинные свои ноги, —даже представить это было немыслимо.

Жить он без нее уже не мог, боялся говорить на эту тему ссамим собой, топтал и молча клял себя последними словами… и каждое утро, передтем как уйти на работу, тянул время, прислушиваясь к ее легкому пошаркиванию вверху— зимой, и шлепанью босых ног летом, и вдруг обвальному топоту сверху вниз:«Салют, дядя!» — только увидеть, только узнать — не нужны ли ребенку деньги… иидти уже, идти! Идти.

* * *

Когда она объявила, что выходит замуж за младшего Каца, заЛёвика по кличке Львиный Зев, который последние лет пять таскался за нейповсюду, забросив институт (и даже ездил на соревнования в Киев, чтобы носитьза ней рапиры), так, что бедолаге Кацу стоило немалых денег впихнуть егообратно, — дядя Сёма ощутил нечто вроде гордости и облегчения. Вот ихорошо: сын эндокринолога Каца — завидная партия, состоятельная семья,достойные люди, и уже хватит, ша, покончи с этим позором.

Он представить себе не мог — что такое настоящий позор, которыйпредстоит ему испить полной чашей. Настоящий позор — это когда заказан зал вресторане гостиницы «Савой», и уже расставляются приборы, и в той самойпарикмахерской, где за много лет до этого дня покойный мастер Рафаил Гаврилычуважительно брил и подравнивал старшего майора НКВД, спрашивая его шепотом —будут ли погромы, — в том самом зале мадам Шуламита Кац придирчиво смотритна себя в зеркало: нужен ли ей на ее лоб этот завиток, — и наконец говоритмастеру Мише — нет, это слишком игриво, оставим завитки невесте, Мишенька, асвекрови — лоб гладкий от всех подозрительных мислей…

Когда сама невеста…

Ну, довольно, промчимся экспрессом мимо этого кошмара и дажеот окна отвернемся: к чему смаковать.

Потому что в тот самый момент, когда решался важнейшийвопрос с завитком на лбу Шуламиты Кац… сама невеста уже запрыгнула в поездОдесса — Москва, уплатив покладистой проводнице за место в плацкартом вагоне.

Пропадала она полгода — вроде бы поступала в Москве в ГИТИС,не поступила, работала ночной сторожихой в театре Станиславского, в котельнойДворца Съездов, санитаркой в морге при Боткинской больнице… — там ещемного было сюжетных поворотов, причем один сменял другой с изумительнойскоростью.

Все это дядя Сёма и семья узнавали от подружки Лены, ккоторой единственной звонила Ритка. Впрочем, буквально на следующий послепобега день она первым делом прозвонилась к дяде на работу — понимала, что тотрехнется, если не дать ему знать, что жива-здорова. Мозги у нее всегда были наместе.

А дядя Сёма не помнил — как в тот день добрел допарикмахерской. Поиски изчезнувшей накануне Ритки, скандал в ресторане суплатой неустойки, скандал с Кацем и Шуламитой, который затем продолжилсядома, — с битьем зеркал и посуды… Это был единственный раз в его жизни,когда он швырнул в воющую Нюсю бочонком своего ортопедического ботинка(предварительно тем же ботинком побив ни в чем не повинную Лиду, трезвую,причесанную и красиво одетую на свадьбу — за то, что та позволила себепредположить, что Ритка сбежала с кем-то новым, неизвестным).