— Вы прилетите в Лондон? — спросил ГлебМоисеевич.

— Нет. Давайте встретимся в другом месте.

— Только не уговаривайте меня прилететь вМоскву, — усмехнулся Жуковский. — Или вы полагаете, что наша встречаможет состояться в Первопрестольной?

— Нет, но лучше где-нибудь поближе в Европе. Например,в Берлине или в Вене. Чтобы мне не лететь далеко до Лондона, — Петровскийнадеялся, что его собеседник поймет, о чем на самом деле он говорит, однако навсякий случай добавил: — У вас там неустойчивая погода.

Жуковский все понял.

— У вас остался телефон, который я посылал вам вбольницу? — быстро спросил он.

— Конечно, — улыбнулся Святослав Олегович. Как жеприятно разговаривать с умными людьми!

— Сейчас я вам перезвоню, — И Глеб Моисеевичотключился.

Его телефон лежал на столе Петровского. Посмотрев на него,Святослав Олегович решил, что никто не сможет подключиться к нему в течениенескольких секунд. И даже выяснить, откуда звонят.

При первом же звуке аппарата он включил его.

— Прага, отель «Савой». Завтра вечером в десять, —и Жуковский сразу же отключился.

Святослав Олегович усмехнулся. Кажется, в этот разКлиментьев не получит копии их разговора. Хотя ничего нельзя гарантировать. Онвызвал секретаря и попросил заказать ему билет на завтрашний рейс в Берлин.Затем призвал к себе Бубенцова и вышел с ним в коридор.

— Сегодня полетишь в Берлин, — приказал он. —Там возьмешь мне билет на завтрашний дневной поезд в Прагу. Первый класс. Всепонял?

— Сделаю, — кивнул Паша.

— И себе тоже, — вспомнил Петровский. — Платитолько наличными, даже не доставай своей кредитной карточки.

— Ясно.

Петровский отпустил Бубенцова, вернулся в кабинет, и почтитут же Инна доложила, что в приемной ждет Бронштейн. Святослав Олеговичусмехнулся. Он знал, почему его советник так настойчиво добивается приема.Поэтому, включив легкую музыку для придания разговору нужного настроения,разрешил Бронштейну войти.

Леонид Исаакович был мрачен. За несколько недель, прошедшихпосле его поездки в Лондон, все сильно изменилось. Он так и не получилпричитающихся ему двух процентов акций. И не мог их получить. Фирма"Вымпел", куда они должны были быть переведены, не функционировалауже больше месяца. Налоговая полиция, проверив деятельность компании «Вымпел»,не только закрыла все ее счета, но и предъявила ей целый букет обвинений, отнеуплаты налогов до мошенничества.

Бронштейн пытался вмешаться, помочь, но ему быстро объяснили,что никто из налоговых полицейских не возьмет денег, так как заказ на ревизиюдеятельности «Вымпела» спущен с самого верха. И Леонид Исаакович понял, чтонарушил правила игры. Он был обязан выполнить поручение Петровского и не думатьо собственных доходах. Но, рискнув при этом устроить себе почти шесть миллионовдолларов, просчитался. Компанию его племянника, которая должна была заплатитьза акции, не только замучили проверками — ее финансовую деятельность вообщеприостановили. Бронштейну понадобился целый месяц, чтобы все это увязать исообразить, почему так произошло. И теперь он явился к патрону с предложением окапитуляции.

— Я хотел извиниться, — начал Леонид Исаакович,тяжело вздохнув и приглаживая вьющиеся светло-каштановые волосы. Его мясистыещеки виновато свисали по обе стороны лица. Сейчас он был похож на породистуюсобаку выражающую хозяину преданность.

— Извиниться? — удивился Петровский. — О чемвы говорите, дорогой Леонид Исаакович? Или вы сделали что-то недостойное?

— Кажется, я допустил непростительную ошибку, —признался Бронштейн.

— В каком смысле? — продолжал наигранно изумлятьсяСвятослав Олегович. — О чем вы говорите? Я вас не понимаю.

— Вы все понимаете, — еще раз тяжело вздохнулЛеонид Исаакович. — Мне казалось, что здесь уже можно применятьопределенные правила, давно утвердившиеся в рамках цивилизации. Во всем мирелоббистская и посредническая деятельность оплачивается. И никто не видит в этомничего зазорного. Но мы живем по особым понятиям. И мне кажется, что вы немногообиделись на меня, когда я решил заработать несколько миллионов долларов.

— Несколько? — усмехнулся Петровский. —Кажется, речь шла о шести миллионах. Зарплата честного служащего, как говорилБендер.

— Сейчас они не стоят и двух, — вздохнулБронштейн.

— Да, акции упали в цене, — любезно подтвердилСвятослав Олегович. — Видите, как все удачно получилось. Вы не успеливзять ваши акции, как они подешевели почти втрое.

— Я совершил ошибку, — снова повторил ЛеонидИсаакович, — и понимаю, что был не прав. Если вы сочтете возможным сновамне доверять, я постараюсь ее исправить.

— Каким образом? — весело посмотрел на негоПетровский. — В следующий раз вы попросите себе три процента или четыре?Или десять? Как я могу вам доверять после того, как вы попытались украсть уменя шесть миллионов долларов? Уже не говоря о том, что во всем цивилизованноммире не любят, когда служащие компании залезают в карманы собственногоучреждения? Или в Америке другие законы?

— Я уже сказал, что понял свою ошибку, — напомнилБронштейн. — Я написал заявление об уходе из «Миллениума». И у меня толькоодна просьба — не топите моего племянника окончательно. Против него ужевозбуждено три уголовных дела.

— Кто предложил вам написать заявление? —осведомился Святослав Олегович. — Я вам такого не предлагал, а все решенияв нашем агентстве, насколько мне известно, принимает только егоруководитель.

— Мне показалось, что вы не захотите больше со мнойработать, — проговорил Бронштейн.

— Мы же земляки! — лицемерно заметилПетровский. — Разве можно бросить в беде вашего племянника? Я попрошуприостановить все его уголовные дела…

— Спасибо, — вставил Леонид Исаакович.

— … до того момента, пока вы не решите снова меняограбить, — закончил фразу Петровский. — А в таком случае онивспомнят обо всех делах вашего племянника. Согласитесь, иметь страховку вотношениях с таким щепетильным человеком, как вы, просто необходимо.

Бронштейн опять тяжело вздохнул, но больше ничего несказал.

— Я вытащу вашего племянника, — коротко пообещалСвятослав Олегович, — а вы завтра полетите в Нижнебайкальск. И будетеработать на нашу компанию. Шаг в сторону, любое действие без личногосогласования со мной, и вы будете немедленно уволены. Без оплаты вашегогонорара. И плюс к этому очень большие неприятности вашему племяннику. Здесь неАмерика, Леонид Исаакович, и даже не Одесса шестидесятых. Это Москва двадцатьпервого века. У нас другие правила, по которым мы все играем. Уходите. И незабудьте все, о чем я вам сказал.