В тот вечер он поднялся по лестнице на второй этаж и увидел, что Бет стоит на пороге спальни Лайзы, опустив голову и ухватившись за косяк. Он знал, о чем она молится, видел это по каждому напряженному мускулу ее тела. Она отгоняла страх.

— Они его найдут, Бет, — сказал он.

Жена подняла голову — не сразу, а через секунду — и шагнула в сторону, распахнув дверь, несмотря на настоятельное требование дочери спать с закрытой дверью.

— Обязательно, — сказала она и подошла к двери Эндрю.

Кент встал рядом и посмотрел на спящего сына. Вокруг неяркого ночника теснились тени. Как-то в начале осени Кент разговаривал по телефону, а Эндрю играл на подъездной дорожке с баскетбольным мячом, который был слишком велик для него. Вечерело, и когда Кент повернулся к окну, то увидел сына лежащим на дорожке, а у его головы растекалась лужа крови.

Кент бросил телефон, оборвав фразу на полуслове, и от удара о плитку пола пластиковый корпус дал трещину. Потом выскочил из двери с рвущимся из горла криком и увидел, что Эндрю сел и улыбается ему.

Всего лишь игра света. В сумерках тень от головы лежащего мальчика была похожа на кровь. Он отнес Эндрю в дом, поднял телефон и извинился, постаравшись превратить все в шутку. Потом ушел в гараж и не слезал с сиденья тренажера, пока не перестали дрожать руки.

«Только не мои дети, — отчаянно молил он в тот вечер. — Не мои, не мои, не мои. Я знаю, что трагедии случаются ежедневно, но пожалуйста, Господи, только не у моей двери. Хватит».

— О чем ты думаешь? — спросила Бет.

Что Сайпс мог бы начать с нас. Это могла быть не Рейчел, а Лайза.

— Может, нам следует уехать?

— Что?

— На какое-то время. Пока все не утрясется. Пусть полиция его найдет.

— Хочешь спрятаться? Забрать детей из школы? Отменить тренировки команды? — Она покачала головой. — Если б полиция считала это необходимым, тебя известили бы.

Вот что он хотел от нее услышать; это было возвращение к спокойной силе, которой Бет много раз делились с ним за эти годы. Но теперь Кент почему-то не нашел в ней опоры. Она не встречалась с Клейтоном Сайпсом. Не видела его глаз.

— Мы даже не уверены, что это он, — сказала Бет, и в это время раздался громкий стук в парадную дверь. Три быстрых удара — бум, бум, бум.

Они испуганно посмотрели друг на друга, а затем послышался голос Адама: «Это всего лишь я, Франшиза», — как будто он мог видеть сквозь стены и знал, как они отреагировали, знал, что они испугались.

— Адам, — прошептал Кент и повернулся к двери, но Бет схватила его за руку. Он оглянулся и попытался успокоить ее. — Все будет хорошо. — Хотя сам не был в этом уверен. В последний раз, когда Адам приходил к ним, ничего хорошего из этого не вышло.

Он спустился по лестнице и открыл дверь. На пороге стоял Адам, сунув руки в карманы куртки, а за его спиной был виден старый «Корвет». За рулем Кент разглядел Челси. Двигатель машины работал. Вероятно, они не собирались задерживаться тут надолго.

— Послушай, — сказал Кент. — Я хочу извиниться. Все произошло так быстро… Нужно было тебе позвонить.

Адам поднял руки, выставив ладони вперед — примирительный жест.

— Не проблема. Не проблема. Неудачно получилось, во всех отношениях.

В его словах было что-то фальшивое. Смирение. Впустить чужих в комнату Мэри — смертный грех, и Кент это знал.

— Ты в порядке? — спросил Адам.

— Да. — Поколебавшись, Кент продолжил: — А ты? Обвинения серьезные?

— Скоро увидим, правда? Я хочу сказать, что чист, и они согласятся на сделку.

— Если я чем-то могу помочь…

Это звучало жалко — формально и высокопарно. Адам слабо улыбнулся, посмотрел на сидящую в машине Челси, затем снова сосредоточился на Кенте, и улыбка исчезла.

— Кто оставил письмо?

Кент молчал. Единственные инструкции, которые он получил от ФБР, — скрывать свои подозрения относительно личности убийцы Рейчел Бонд.

— Кент? — Адам слегка склонил голову набок.

— Не знаю.

— Чушь, — бросил Адам, и резкость его тона заставила Бет спуститься к ним. Он посмотрел через плечо Кента, увидел ее. Какое-то время они пристально смотрели друг на друга, а Кент словно застыл в перекрестье их взглядов.

— Расслабься, — сказал Кент, сам не зная, к кому обращается, к жене или брату.

— Солтер сказал мне, что парень, оставивший письмо, был из числа твоих тюремных приятелей. И он был в моем доме. Скажи мне, Кент, кто он.

— Я даже не разговаривал с Солтером.

— Конечно. Ты разговаривал с ФБР.

Значит, он и это знает… Кент не мог сказать, какие детали раскрыли Адаму; очевидно только, что его напрямую не спрашивали о Клейтоне Сайпсе. Он сделал глубокий вдох и сказал:

— Адам, прости меня. За все. Но тебе нужно пойти домой, успокоиться и не ввязываться в неприятности. Ты тут не…

— Он убил ее, сукин ты сын. — Голос Адама становился громче, но не быстро, не срываясь на крик; это был неуклонный подъем к пику ярости. — По крайней мере, я признаю́, что отправил ее к ней, но ты привел его сюда. Как ты собираешься с этим жить? Снова будешь молиться с ним, Кент? Он надел пакет на голову девочки и смотрел, как она умирает, ты это понимаешь? Ты…

Он уже вытащил руки из карманов и сжал кулаки, как вдруг остановился. Ярость — готовые сорваться слова или удары — быстро угасла, как угли под дождем. Кент увидел эту перемену и проследил за его взглядом.

Лайза проснулась. Она стояла на верхней площадке лестницы, с затуманенными, но тревожными глазами, и смотрела на них. На своего дядю.

— Бет, — прошептал Кент, но та уже подбежала к дочке и подталкивала ее к двери спальни, шепча, что всё в порядке. Когда Кент вновь посмотрел на брата, тот уже уходил.

— Подумай о них. — Адам махнул в сторону жены и дочери Кента. — Я знаю, во что ты веришь, Кент, я знаю ход твоих мыслей, знаю, кому ты поверишь — Солтеру и ФБР. И знаю, что ты смотришь на меня и видишь… черт, я даже не представляю, что ты видишь. Но могу точно сказать, что это неправда. А вот я думаю о том, что должен думать ты. Я отвечу за то, что сделал. И ты тоже.

В словах Адама не было злости. Его взгляд по-прежнему был прикован к тому месту, где только что стояла Лайза, и он выглядел таким несчастным и растерянным, каким Кент его никогда на видел.

— Мы оба ответим за это, — сказал он, повернулся, сошел с крыльца и направился к «Корвету».

Кенту приходилось следить за собой — в частности, за манерой выражаться. Язык спортивной раздевалки был продуктом тестостерона, нервов и мужской конкуренции. Всегда был и всегда будет. Кент, который сам все детство провел в спортивных раздевалках и чей отец был одним из самых больших сквернословов, которых он встречал — «Весь секрет в глаголах, парни. Все используют прилагательные, но вы должны найти уникальный глагол», — хотел очистить свою раздевалку от этой скверны. Начал с того, что запретил себе распускать язык, но это оказалось гораздо труднее, чем он мог предположить. Кент вырос на брани; она стала у него рефлексом.