– Пойдем. – Торлейв кивнул в сторону своего дома.

Он надеялся поскорее уладить дело и избавиться от гостей – не позднее поминального пира.

В избе было пусто: Ута и Кресава ушли, но тесто для поминальных пирогов уже было поставлено, а «печальные» рушники вынуты из ларя и лежали высокой стопой на крышке, ожидая, пока их развесят по стенам. Торлейв сел у пустого стола и кивком предложил Мистине место напротив. Он видел, что гость его человек богатый – один только настоящий рейнский меч с тонкими узорами из медной проволоки в рукояти чего стоит! – и, видимо, высокого рода. Но не торговец. Так что ж его сюда принесло, да еще так не вовремя?

– Кто ты такой?

– Едва ли ты слышал обо мне, но о моем отце слышать мог. Его зовут Свенгельд, он – человек Ульва конунга и воспитатель его сына Ингвара. Мы выросли с Ингваром вместе. Мое имя – Мистина.

– А! – только и сказал Торлейв, пытаясь сообразить, чего от них нужно этим людям в такое неудачное время.

– И я приехал сюда по поручению твоего родича – киевского князя Олега Моровлянина.

– Вот как? – Торлейв поднял брови и на миг стал похож на Вальгарда.

– У меня есть доказательство того, чьи речи я тебе привез.

Мистина сунул руку за пазуху, извлек холщовый мешочек неприметного вида, развязал тесемки и выложил на стол некую цепь.

Торлейв опустил взгляд: на выскобленных досках стола блестели жемчужины, золотые застежки, похожие на узорные монетки, голубовато-зеленые полупрозрачные камни…

Насколько ему было известно, эта вещь сейчас должна была находиться в Волховце у Ульва.

– Киевский князь Олег, ваш родич, весьма сожалеет о том недоразумении, которое случилось несколько лет назад и из-за которого было разорвано обручение брата его жены, Ингвара сына Ульва, и дочери твоего брата Вальгарда, – продолжал Мистина. – По причине этого разрыва сам он, князь Олег, не смог выполнить свое обещание и оказался вынужден нарушить уговор, который был заключен между его дедом Оддом Хельги и Ульвом конунгом. И вот уже восемь лет уговор остается нарушенным, что не служит к чести Олега конунга, вашего родича.

– При чем здесь я? – Торлейв устало посмотрел на гостя, с трудом припоминая все эти тонкости в чужих отношениях. – Пусть наш родич Олег не перекладывает с больной головы на здоровую, как кривичи говорят. Когда он восемь лет назад уезжал из Волховца, его жена уже была беременна. И он об этом знал. Нам рассказал об этом князь зоричей Дивислав: Олег с женой и дружиной останавливались у него по пути в Киев. У Олега не было никакой нужды обещать Ульву мою племянницу, когда он мог пообещать своего сына. Как и было задумано. Ведь у Одда и Ульва был когда-то уговор об обмене наследниками, а не невестами. Олег уже семь лет как может сам выполнить условия договора, и нет оснований перекладывать эту обязанность на нас с братом.

– Ты прав! – Мистина склонил голову. – Но Олег, и особенно его жена Мальфрид, очень просят вас! – он голосом подчеркнул эти слова. – Их единственный сын слаб здоровьем. Княгиня уверена, что, если его перевезут на Волхов, он недолго сумеет там прожить и умрет. Но твоя племянница одарена отменным здоровьем, – Он мельком вспомнил стройную, румяную и полную сил русалку у реки, – и всю жизнь прожила здесь, на севере. Переезд в Волховец ей ничем дурным не грозит. А поскольку Ульв конунг уже стар и силы его тают, можно думать, что в скором времени она станет королевой. Возможно, ты не знаешь, что Ингвар конунг три года пробыл в походе, подчинил себе земли уличей и тиверцев и вернулся с огромной добычей и славой. Я охотно расскажу тебе об этом деле подробно, ведь я был при нем все время. Сейчас же скажу одно: к твоей племяннице сватается уже не мальчик, а зрелый, удачливый, прославленный и богатый мужчина королевского рода.

– Это очень приятно, – невозмутимо и даже рассеянно ответил Торлейв.

И в эти мгновения на него накатил первый осознанный и мучительный по силе приступ тоски по брату.

Именно сейчас он осознал, что Вальгард мертв – и это навсегда.

Именно к Вальгарду приехал этот самоуверенный молодой верзила с учтивой речью и наглыми глазами, именно Вальгард должен был его слушать и рассуждать о том, что касается судьбы его родной дочери!

Но Вальгарда больше нет, и нельзя с ним посоветоваться. Ждать бесполезно, он не вернется, и решать придется без него, как это ни дико…

Где-то во дворе открылась дверь, на миг стал слышен женский голос, горестно выводящий: «Уж кто теперь нас будет доращивать? Уж кто теперь нас будет устраивать?»

– Но моя племянница давно обручена с другим. – Торлейв потряс головой, пытаясь сосредоточиться. Дверь закрыли, причитающий голос и детский плач умолкли. – И ее свадьба назначена на эту осень.

– На ее обручение с другим… – Мистина бросил на него выразительный взгляд исподлобья, будто предлагая некий выход, – давал согласие ее отец…

– А теперь у нее нет отца, – Торлейв вздохнул, – и ее судьбу будут решать родичи более близкие, чем я: ее мать и дядя по матери, князь Воислав. И что-то не думается мне, что они пожелают разорвать ее обручение с Дивиславом, чтобы отдать прежнему жениху.

– Но будет очень и очень уместно выдать девушку за того, кто отомстит за ее отца. Как ты думаешь, сделает это Дивислав?

Мистина вдруг повернул голову.

У двери, прижавшись к косяку, стояла Эльга и внимательно слушала. Вся одежда на ней была вывернута наизнанку в знак скорби, и эти швы наружу придавали ей диковатый вид: будто и она тоже вырвана из повседневности Яви и идет меж живых какой-то своей особой тропой. Нос ее покраснел, веки распухли. Но даже сейчас красота ее поразила Мистину, как вспышка света во тьме.

Торлейв тоже обернулся.

– А кто сможет отомстить за моего отца? – спросила Эльга, глядя на Мистину. – Кто ты такой?

Гость вскочил.

– Я – близкий человек Ингвара сына Ульва. И могу пообещать, что он возьмет на себя месть за Вальгарда, если вы согласитесь возобновить обручение с ним.

Эльга сделала шаг в глубину избы и заметила ожерелье на столе.

– Вот. – Мистина торопливо взял его и протянул ей на ладонях. – Он прислал тебе это. Оно снова будет твоим.

Эльга смотрела на ожерелье, не прикасаясь к нему.

А Мистина наконец смог ее разглядеть.

Несомненно, эта девушка уже созрела для брака: ей было лет пятнадцать, а может, и все шестнадцать. Выше среднего женского роста, стройная, легкая, но крепкая, с толстой русой косой ниже пояса. Черты лица у нее были немного островаты, а веки покраснели от слез, но все в ней дышало жизнью.

Он еще помнил это лицо у реки – полное задора и лукавства.

Белыми зубами она слегка прикусила пухлые губы цвета спелой малины, и Мистина поспешно отвел глаза, стараясь, чтобы лицо его не отразило пришедших мыслей. Такая девушка – сама по себе драгоценность, сияющая в этой полутемной избе, как греческое самоцветное ожерелье среди глиняных горшков и мисок!