«Кто мешает найти дверь завтра утром? Аня ждёт. Нехорошо дать девушке надежду и обмануть».

«Пошёл ты».

«Фу, как грубо».

«Заткнись!»

Мигель направился к мосту. Заметил еще одну табличку, слева, на заборе. Остановился, прочитал: «Государственный археологический музей-заповедник “Танаис”. Основан в 1961 году».

Надо же, подумал. Значит, и впрямь я где-то в конце двадцатого века. Танаис, Танаис… Кажется, так в древности называли Дон. И откуда-то с Дона мои предки по отцу – Суховы. Вот и ответ. Память предков забросила меня сюда. Что ж, спасибо ей, но я возвращаюсь в реальный мир. Так будет правильнее и честнее. А главное, я так хочу.

Он перешёл мост и попал на археологический раскоп. Хорошо были видны фундаменты домов, сохранившиеся подвалы и даже мощенные камнем узкие проходы-улочки между домами. Один из домов был явно реконструирован – ему надстроили стены и даже соорудили перекрытие в виде нескольких деревянных балок. В тёмном дверном проёме висело, нежно переливаясь всеми цветами радуги, нечто вроде плёнки мыльного пузыря. Висело, мерцало, звало.

«Вот она, – подумал он. – Дверь. Как и должно быть».

Подошёл ближе. Оглянулся в последний раз, бросил взгляд на далёкий степной горизонт. Прислушался. Звуки застолья отсюда не были слышны, но он знал, что там его ждут и обрадуются, если он вернётся.

«Нет, мальчики и девочки, извините. Вы не настоящие».

Мигель вдохнул степной воздух, выдохнул и шагнул в дверь. Радужная плёнка бесшумно расступилась и сомкнулась за его спиной.

– Гхха! Хгхха!

Он закашлялся, открыл глаза и сел. В горле першило, но уже меньше. Сделал несколько глотательных движений, помассировал шею, ещё раз откашлялся. Вроде прошло.

Огляделся.

Вирт-капсула открыта, компенсационная жидкость спущена. На стуле рядом – его одежда. Тело на ощупь сухое и чистое.

Вылез, оделся. Сделал несколько разминочных движений. Тело, как всегда, повиновалось легко, без малейших затруднений. Для пробы Мигель вошёл в форс-режим, прислушался и принюхался.

Что-то было не так.

На самой границе восприятия то возникал, то исчезал некий звук. Его можно было принять за иллюзию, шум крови в ушах, специфический эффект после погружения в вирт, но Мигель знал – это не иллюзия. Где-то очень-очень далеко выла сирена воздушной тревоги. Как выла она триста, сто или двенадцать лет назад, когда людям грозила смертельная опасность.

Километров пятьдесят или чуть больше, определил он. Направление – юго-восток. То есть в сторону Байкала. Если бы не форс-режим, вообще не услышал бы. И что это может быть, интересно? И где?

Одновременно с далёким звуком сирены он услышал близкие голоса, отключил форс-режим и пошёл на них. Сначала длинным коридором, освещённым потолочными световыми панелями, и с мягким и упругим, приятным шагу покрытием на полу. В стены коридора сплошь на всю длину и от пола до потолка были вмонтированы вирт-капсулы, до краёв наполненные густой, слоистой, золотисто-алой компенсационной жидкостью. Слой золотой, слой алый, золотой, алый. Очень красиво. И страшно, прямо скажем. Жидкость полупрозрачная, сами вирт-капсулы – тоже. Поэтому человеческие тела, плавающие в жидкости, видны. Не то чтобы во всех деталях, но достаточно хорошо. Обнажённые мужчины и женщины. Почти все – молодые и красивые. Во всяком случае, таковыми кажущиеся (не будем забывать о продвинутых медицинских технологиях).

Десятки тел только на этом коротком участке. И миллионы в Семи Башнях. А сколько их, положившись на заботу Нэйтеллы и Вестминда, смотрят сладкие вирт-сны по всей Земле? Миллиарды. Хочется выругаться матом, но это не поможет. Неужели инстинкт самосохранения настолько притупился, что они не видят опасности? Или тяга к вирту сильнее инстинкта? Получается, так. Алкоголик, если не завязывает, пьёт, пока не умрёт. То же и здесь. Только без смерти. Живи в вирте вечно, если хочешь.

Он ускорил шаг.

Коридор влился в обширный холл, где у стены были установлены несколько столиков и удобных кресел. Здесь и расположилась вся честная компания: Конвей, сёстры-близнецы Ирина и Марина, робот Георг Пятый. Сидят, пьют (кроме Георга, понятно), кажется, пиво. Беседуют. Нэйтеллы не видно. И Христиана тоже.

Его заметили.

– Вот и наш Мигель! – провозгласил О’Доэрти. – Жив и здоров, а вы боялись.

– Кто боялся? – Мигель подошёл и плюхнулся в свободное кресло.

– Твой друг – большой шутник, – сообщила Марина. – Пугал нас твоим зависанием в вирте. Надолго.

– Ничего подобного! – возмутился Конвей. – Я только сказал, что у тебя, несмотря на весь внешний мачизм, тонкая душевная организация. Почти как у меня. Но меня, прожжённого стихоплёта и блюзмена, хрен чем проймёшь. А вот ты, человек малоискушённый…

– Дай-ка, – Мигель отобрал у него бокал и сделал несколько глотков.

– Э! Это моё пиво! – возмутился стихоплёт и блюзмен. – Попроси Георга, он принесёт.

– Больше не хочу, – сказал Мигель. – Спасибо. А где Нэйтелла и Христиан?

– Исчезли по каким-то срочным делам, – сказала Ирина.

– Буквально минуту назад, – добавила Марина.

– Если честно, мне это не понравилось, – сказала Ирина. – Такое впечатление, что у них что-то стряслось.

– Что?

– Не знаю. Но что-то серьёзное. Что вирт? Как погрузился?

– По-разному, – промолвил Мигель. – Потом расскажу. Георг, – обратился он к андроиду, – ты можешь подключиться к Сети?

– Уже пробовал, – сообщил робот.

– И?

– Нет соединения. Похоже, заблокировано.

– Обойти?

– Моих возможностей недостаточно.

– Вот теперь и мне это не нравится, – заявил Конвей. – Что происходит?

Послышался отдаленный ровный шум непонятного происхождения. Нечто среднее между шипением и журчанием.

– Сливают компенсационную жидкость, – сообщил Георг, не дожидаясь, когда его спросят. – Я уже это слышал, когда ждал вас из вирта.

– Много? – спросил Мигель. Вопрос прозвучал не слишком корректно, но робот понял.

– Сотни, – ответил он. – Возможно, тысячи.

– День пробуждения? – приподнял бровь Конвей. – С чего бы?

Стремительным шагом, ослепительно улыбаясь на ходу, вошла Нэйтелла.

– Все в сборе, отлично! – воскликнула она. – Как самочувствие? Как прошло путешествие-погружение? Надеюсь, все довольны? Расскажете?

– Я бы предпочёл оставить эти воспоминания при себе, – заявил блюзмен.

– Такие неприличные? – спросила Ирина, не удержавшись.