Повсюду меня окружали только смертные, но иногда я слабоощущал чье-то неуловимое и сводящее с ума присутствие. В такие моменты я изовсех сил старался убедить себя в том, что мне это только кажется.

Воображаемое существо было таким же бестелесным, как и то,которое я встретил в свою первую ночь в деревне. И каждый раз ощущение егоприсутствия охватывало меня неподалеку от какого-нибудь парижского кладбища.

Каждый раз я останавливался, резко оборачивался и пыталсяего разглядеть. Однако безрезультатно – оно исчезало, прежде чем я успевалнапрячь зрение. Мне ни за что не удавалось отыскать его самому, а запахпарижских кладбищ вызывал во мне такое отвращение, что я не хотел, не мог войтиза их ограду.

Такое происходило со мной вовсе не потому, что я былчрезмерно утонченной натурой, и не из-за воспоминаний о подземной темнице вбашне. Похоже, отвращение к самому виду и запаху смерти составляло неотъемлемуючасть моего существа.

Так же как и тогда, когда я был мальчишкой и жил в Оверни, яне в состоянии был без дрожи наблюдать смертную казнь, а при встрече с мертвымтелом закрывал руками лицо. Мне казалось, что смерть оскорбляет меня, заисключением тех случаев, когда я сам был ее причиной. Но и тогда я старался какможно быстрее избавиться от своих жертв.

Однако вернусь к истории с присутствием. Поразмыслив, япришел к заключению, что это существо, вполне возможно, какой-то призрак,причем призрак совершенно иной, не такой, как моя, природы, и он по тем илииным причинам не может вступить со мной в контакт. С другой стороны, я былпочти уверен, что таинственный незнакомец наблюдает за мной и, возможно,намеренно ведет себя так, чтобы я его заметил.

Как бы там ни было, других вампиров я в Париже не встретил.Я даже подумал о том, возможно ли вообще существование нескольких вампироводновременно. А что, если Магнусу пришлось уничтожить того вампира, чью кровьон когда-то выпил? Что, если и ему пришлось пожертвовать собой, после того какон передал свою власть другому? Быть может, и я вынужден буду уйти в небытие,если создам другого вампира?

Нет, не может быть! Все это не имеет смысла. Даже отдав мнесвою кровь, Магнус остался полным сил. А для того чтобы отобрать власть у того,другого, вампира, он заковал его в цепи.

Все было окутано завесой страшной тайны, и мысль об этомсводила меня с ума. Но в тот момент, пожалуй, неведение было поистинеблагословенным для меня. Я и без помощи Магнуса успешно осваивал новую для себянауку. Скорее всего, именно этого и хотел от меня Магнус. Возможно, много вековтому назад ему тоже пришлось самостоятельно пройти весь этот путь.

Мне вдруг вспомнились его слова о том, что в тайных покояхбашни я найду все необходимое для процветания.

Многие часы я проводил в скитаниях по городу, покидаяобщество людей лишь затем, чтобы укрыться в башне от дневного света.

Однажды в голову мне пришла странная мысль: если я могутанцевать с ними, играть в бильярд, разговаривать, почему бы мне не жить срединих точно так же, как я жил прежде, пока не умер? Почему бы мне не выдаватьсебя за одного из них? Почему бы не вернуться в гущу жизни, где… где есть что?Ну же, произнеси это вслух!

Почти наступила весна. Ночи становились все теплее, а втеатре Рено поставили новую пьесу, в антрактах которой выступали новыеакробаты. Деревья стояли в цвету. И не проходило ни одной минуты, чтобы я невспоминал о Ники.

Однажды мартовской ночью, когда Роже читал мне письмо от матери,я вдруг понял, что в состоянии прочитать послание сам. Я учился читать многимидоступными мне способами, но никогда еще не пробовал делать это самостоятельно.Я взял у Роже письмо и отправился с ним домой.

Во внутренних покоях башни теперь уже не было холодно. Яприсел к окну и впервые в жизни в одиночестве прочел письмо от матери. Мнеказалось, что я явственно слышу ее голос:

– Никола пишет, что ты купил театр Рено. Значит, тытеперь владелец этого маленького театрика на бульварах, где ты был когда-то таксчастлив. Но счастлив ли ты по-прежнему? Когда же ты наконец мне ответишь?

Я аккуратно сложил письмо и сунул в карман. На глазанавернулись кровавые слезы. Ну почему, почему она понимает так много – и в тоже время так мало?

Ветер стих. И тут же все запахи города вернулись обратно.Рынки были буквально завалены благоухающими цветами. Забыв обо всем и плохопонимая, что делаю, я ворвался в дом Роже и потребовал немедленно сказать мне,где сейчас находится Никола.

Мне необходимо было взглянуть на него, убедиться в том, чтоон здоров и его новое жилище достаточно хорошо.

Дом стоял на Иль-Сен-Луи и производил весьма солидноевпечатление, но все окна, выходящие на набережную, были плотно закрытыставнями.

Я довольно долго стоял перед домом, и мимо меня один задругим с грохотом пролетали по мосту экипажи. Я знал, что должен обязательноувидеть Ники.

Я стал взбираться по стене – так, как это приходилось делатьмне в деревне, – и вдруг обнаружил, что подъем дается на удивление легко.Я преодолевал один этаж за другим и наконец забрался так высоко, как никогда неосмеливался забираться прежде, потом быстро пересек крышу и стал спускаться вовнутренний дворик, чтобы отыскать квартиру Ники.

Миновав дюжину открытых окон, я обнаружил то, которое мнебыло нужно. И увидел Никола. Он сидел за накрытым к ужину столом, а рядом с нимбыли Жаннетт и Лючина. Как и раньше, после того как закрывался театр, онипировали до поздней ночи.

В первый момент я резко отпрянул от окна и едва не свалилсявниз, но, к счастью, совершенно инстинктивно успел ухватиться правой рукой застену. Я даже закрыл глаза, но, хотя я видел комнату всего лишь какие-то долисекунды, в моей памяти четко отпечаталась каждая деталь.

На нем был все тот же наряд из зеленого бархата, который онс такой благородной небрежностью надевал для прогулок по извилистым улочкамродной деревни. Но повсюду вокруг него я узрел свидетельства посланного мноюбогатства: книги в кожаных переплетах, стоящие на полках, инкрустированныйстолик и картина в овальной раме, сверкающая на крышке нового фортепианоскрипка работы итальянского мастера.

На пальце его я увидел свой подарок – перстень с драгоценнымкамнем. Темные волосы Никола были зачесаны назад и перевязаны черной шелковойлентой. Опершись локтями о стол, он напряженно о чем-то размышлял, а перед нимстояла тарелка из дорогого китайского фарфора, однако к еде он даже непритронулся.