– Я бы мог многое дать ей…

– Дашь, не сомневаюсь. Образование, связи, но вот только забрать не сможешь.

– Почему? Это ведь не сложно.

– Остальных девочек ты тоже заберешь? Сколько их еще таких – больных и жаждущих твоего тепла и любви? Или заберешь одних, но оставишь других?

– Предлагаешь не создавать прецедента?

– Именно так, – кивнула и запила свой ответ вином. Потому что он был горьким и я сама себе противоречила.

Да, мне хотелось, чтобы Герберт любил своих детей, вот только теперь могло стать еще хуже. Взглянув на Веронику, я поняла одну странную вещь: инкуб был безоружен перед одной девочкой, а что будет, если таких жалостливо смотрящих станет десять?

Его действительно не хватит на всех. Ни одного человека не хватит, и правильнее всего будет найти какой-то иной выход. Сакс не сможет привезти всех в свой дом и тем более воспитывать, хотя каждая из дочерей, несомненно, этого захочет.

Мне почему-то вспомнился рассказ давно умершей бабушки, которая рассказывала, как мама, никогда не видевшая отца, иногда звала его во сне и обнимала плюшевого медведя. Она сама выдумала образ папы, любила его, и если бы был шанс, стремилась его найти. Но бабушка на вопросы о дедушке всегда отвечала «пространно»: «Не помню». Хотя уже с высоты своего возраста я думаю, ей было просто стыдно признавать ошибки своей бурной молодости. Все же целомудренностью в то время поколение не отличалось.

Грустную мысль запила очередным бокалом вина и заела сыром.

– И что ты предлагаешь делать? – спросил мужчина. – Твое мнение с точки зрения обыкновенного человека?

– Понятия не имею. Найми детских психологов, пусть они ломают над этим голову. Думаю, в каждом отдельном случае нужен свой подход. Хотя один совет точно дать могу.

– Какой?

– Не плодись больше. Хотя бы пока не разберешься в механике процесса.

Гербер вскинул правую бровь вверх и, кажется, впервые за вечер улыбнулся:

– В механике я натренирован. В ней нет ничего сложно.

– О-о-о, – не стесняясь сарказма в голосе, протянула я. – Не сомневаюсь. С таким-то опытом. Кстати, с высоты обрушившихся эмоций теперь самому-то за количество не стыдно? Или по-мужски гордишься?

– А это повод для гордости? – искренне удивился он и, повертев в руках бокал коньяка, отпил еще глоток.

– Еще какой. – Я закатила глаза, вспоминая мужчин из стриптиз-бара, а еще рассказы девчонок. Сама я была в этом вопросе не шибко подкована, но вот судя по подслушанным разговорам – каждая уложенная в постель девушка приравнивалась к взятию Вастилии. – Считается, что чем больше, тем лучше. Но по мне – это противно.

– Что именно «противно»? – опять не понял меня инкуб. – Всего лишь набор скучных монотонных движений, ничего особенного, вроде бы девушкам в процессе даже приятно.

Я поперхнулась очередным глотком вина. Как-то слишком неожиданно наш разговор с инкубом съехал на секс, а вот подробности выяснились неожиданно интересные.

– Хгм. А поцелуи? А ласки? Ну и по поводу приятно, мужчинам обычно тоже неплохо…

Сакс пожал плечами, как-то совершенно равнодушно ответил:

– Ну, предположим, никого я не целовал. Какой в этом смысл, только лишняя трата времени. Инкубская природа позволяла мне вполне обходиться без каких-либо ласк, что же касалось моего удовольствия… – Он явно пытался что-то вспомнить, морща лоб. – Ну так… ниже среднего. Похоже на занятия спортом, когда слезаешь с тренажера, отдыхаешь, и немного гудят мышцы, расслабляясь.

Слушала, раскрыв рот, а потом едва ли не с хлопком закрыла. Как девушка своего века кое-что о мужской физиологии я все же знала, но рассказанное инкубом в картину мира не вязалось.

В моем понимании мужчина испытывал удовольствие ВСЕГДА! И не такое, как в «тренажерном зале». Кроме того, некоторые возникшие вопросы требовали немедленного разрешения:

– У тебя было больше сотни женщин, и ты ни одну из них не целовал?!

Мужчина утвердительно кивнул, ни капли не стесняясь этого факта своей биографии:

– Ну да, а зачем?

Ответа на этот вопрос я не знала. Наверное, инкубу действительно было незачем целовать продажных женщин, вот только:

– Так ты вообще, выходит, никогда не целовался?

Вот сейчас, кажется, своим вопросом я заставила его смутиться, потому что «поцелуйный девственник» замялся с ответом, но все же кивнул.

– Обалдеть!

Такой неопытности не было даже у меня.

Мне похвастаться, конечно, тоже было особо нечем, но еще в старшей школе минимальную практику я себе заработала. И даже не на помидорах, а с настоящим мальчиком. Правда, это было реально больше похоже на тренировку, потому что романтической ерунды в голове по отношению к Фебу я не испытывала, скорее, спортивный интерес, тот самый, что гонит вперед, хотя бы просто попробовать. И все, что я могла вспомнить после поцелуя: приятно, хоть и не фантастично. Правда, одноклассницы, рассказывая о своих опытах, хихикая, употребляли другие характеристики: невероятно, феерично и сердце замирает. А я отмалчивалась, так же как и одноклассницы-суккубы. Вот у них-то опыт был точно впечатляющий, но они предпочитали не хвастать…

– Какая-то грустная жизнь выходит у инкубов, – немного успокоившись, резюмировала я. – Существование, подчиненное только разуму и логике. Никаких удовольствий, радости, даже секс у вас не как у людей. Как-то это неправильно…

– Или наоборот, слишком правильно. – В голосе Герберта я услышала горечь. – Природа избавила нас от человеческих пороков, но наградила другими. Вероятно, так проявляется равновесие. Будь мы иными, слишком легко кому-то из нас, и без того могущественному, захотеть бы получить абсолютно все. Посмотри на меня, как легко я попался на удочку эмоций и чувств. Это слишком огромный соблазн, и я не знаю, как бы вел себя и кем вырос, не будь лишен всего этого с детства.

– Значит, ни о чем не жалеешь?

– Возможно, жалею, но если об этом думать, слишком легко запутаться. Возникает много обид. На мать, даже на отца. Я стал лучше понимать Ричарда и одновременно не понимать остальных людей. От этого голова идет кругом, но происходящее становится все более интересным. Словно меня забросили первопроходцем в джунгли, и я иду сквозь яркие заросли, любуюсь экзотическими бабочками, цветами, а в следующую секунду меня может ужалить какая-нибудь дрянь и все испортит.

Я расхохоталась от столь непосредственной ассоциации, вот только Герберт подобрал удивительно точное определение жизни – джунгли, где каждый сам за себя, а жалящая дрянь может оказаться ядовитой. И кто знает, куда приведет Сакса его любопытство первооткрывателя.

– Когда-нибудь эта запонка тебя погубит, – честно и с прискорбием призналась я. – Когда я желала тебе научиться любить, не думала о возможных последствиях. Слишком иначе это выглядело в моей голове, но сейчас я понимаю, что эмоции делают слабыми таких, как ты, и во всем происходящем вижу свою вину.