– Она права, – встрял Ричард. – Нет смысла гробить без разбора все. Нужно провести анализы, сравнить сигнатуры этих предметов с уже известными безопасными артефактами. Если здесь только безобидные безделушки, зачем разводить варварство?

Виола сделала незаметный шаг к моему брату, четко показывая, на чьей она стороне в этом вопросе.

Третий укол в сердце.

Нет! Что-то определенно не так. Наверное, пока мать в отъезде, стоит вызвать другого специалиста, желательно кардиолога. Пусть проверит.

– Хорошо. Уговорил, исследуй, – кивнул брату, ловя себя на мысли, что распоряжаюсь в чужом доме, словно хозяин. Наверное, это невежливо. – Виола, если ты согласна, тогда мы переходим к другому вопросу. А именно – новому месту твоего проживания.

Она замотала головой.

– Я никуда не уеду. Вот еще.

– А спать на полу будешь? – вкрадчиво поинтересовался я. – Говоря, что увезти нужно все, я имел в виду действительно ВСЕ. Даже кровать и одежду.

Виола обиженно вспыхнула. Умная ведь девочка, понимает, что я прав, и будет безопаснее очистить эту каморку, вот только все равно обернулась и смотрит на Ричарда, словно ищет от него поддержки.

– На меня не гляди, – развел руками он. – Я фактически живу в лаборатории, максимум могу выделить кладовку этажом ниже рядом со швабрами.

– Я согласна, – почти выпалила она, но брат остановил ее жестом.

– Хотя нет, кладовку тоже не смогу. После взрыва все свободные помещения заняты оборудованием, пока идет ремонт. Так, что… либо снимай гостиницу, либо…

Договорить он не успел, его перебил я.

– Знаю, что обещал не привлекать к тебе внимание, но у меня огромный дом за городом. Охраняемый и безлюдный. Там вполне безопасно для временного пребывания.

Хотелось бы мне знать, о чем сейчас она думает, потому что ее лицо, казалось, не выражало ничего. Наверное, действительно прикидывала, где ей лучше снять гостиницу, ведь зарплата теперь позволяла.

– Хорошо, – неожиданно согласилась она. – Но это временно, и Ричард должен пообещать, что не станет затягивать с исследованиями.

– Я уже приступил, – кивая на разложенный чемодан, ответил он.

Виола

Почему я так легко согласилась? Все просто.

У меня бы не хватило кредитов на гостиницу, потому что аванс после двух недель работы мне еще не светил, а те небольшие деньги, что были скоплены, пришлось потратить еще в начале трудоустройства – на приличную спортивную форму, в которой ходила на работу.

Без этого, увы, никак не обойтись.

Поэтому я была вполне согласна потесниться в каморке со швабрами, но даже ее не выделили. Герберт же еще две недели назад пообещал, что не станет лезть в мою жизнь без необходимости, и выполнял это обещание, пока я сама его не позвала.

Так что глупо было играть в гордость, осознавая, что люди в данный момент действовали в моих интересах.

Как и обещал Сакс, спустя час и даже раньше, в квартиру приехали его люди. Из дома они позволили мне забрать только небольшую сумку с вещами и книгу по артефактологии.

Уезжала фактически босой – в одних тапочках. Потому что в последний момент выяснилось, что мои кроссовки, которые я всегда нахваливала за износостойкость, тоже оказались артефактными.

Машину Герберта заранее подогнал его робот-водитель ко входу, и теперь я ехала к инкубу домой даже без зубной щетки и расчески.

Предварительный срок, на который я останусь гостить в чужом доме, был озвучен в неделю, и теперь я пыталась сообразить – каково это, жить с мужчиной под одной крышей, пусть даже очень большой? Помня размеры особняка Сакса, я здраво прикидывала, что мы можем с ним даже не встретиться ни разу, если каждый решит не мозолить друг другу глава. Вот только к чему эти ухищрения?

Первым тишину в салоне нарушил Герберт.

– Тебе ведь утром на работу? – спросил он и, дождавшись моего кивка, продолжил: – Я выделю тебе водителя и другую машину, чтобы отвозил и привозил.

– А как же не привлекать внимания?

В голове мигом представились лица других тренеров школы или директрисы, если они увидят меня, выходящей из дорогого кара.

– Думаю, если ты будешь высаживаться в соседнем квартале, а не у порога здания, то все будет в порядке.

Пришлось согласиться, хотя такие «меры безопасности» выглядели смешно в свете опасений Герберта, что мною могут заинтересоваться криминальные личности. Правда, чем больше проходило времени, тем больше я убеждалась, что все наши домыслы лишь паранойя. И тем не менее, шприц с маячком все равно даже сейчас был в моей сумке.

В особняк инкуба мы приехали далеко за полночь, никаких долгих диалогов и провожаний спать. Роботы-горничные уже успели приготовить комнату, в которой я ночевала в прошлый раз, поэтому, отделавшись парой дежурных фраз, я отправилась спать.

Усталость сказалась быстро, я вырубилась, едва голова коснулась подушки, а утром проснулась от звука будильника на визофоне и мурчания Пятого, который уже вальяжно возлежал на соседней подушке.

– Извиняй, пушистый, – виновато развела руками я, когда кот попытался залезть ко мне на руки. – Времени в обрез. Пора работать.

За завтраком Герберт казался задумчивым, под глазами залегли глубокие круги, словно он не спал всю ночь, а когда он вызвался ехать в город на одном каре со мной, я поняла, что угадала.

– Я думал всю ночь по поводу артефакта-запонки, – начал он. – Ты сотворила его затем, чтобы я начал чувствовать хоть что-то к своим детям, но…

Было видно, что слова даются мужчине с трудом, словно он признавался мне в чем-то постыдном. И эта пауза была тому подтверждением.

– Что «но»?

– Я их боюсь, – вздохнул он. – Ты хотела, чтобы я испытал любовь, а я испытываю… наверное, страх. Многие из моих дочерей больны, брошены матерями, но я не знаю, как могу после всего просто явиться перед ними и сказать – я ваш отец, знал про вас все эти годы, но мне было плевать только потому, что вы родились девочками. А сейчас вот – передумал.

– В глаза смотреть им боишься? – догадалась я.

– И не только, – подтвердил он. – Не представляю, о чем говорить, как оправдываться…

– С чего ты решил, что придется оправдываться? Возможно, они будут рады твоему появлению. Их ведь бросили матери, такие дети цепляются за любое проявление любви.

– Я не умею любить…

– Научишься когда-нибудь. Еще два месяца назад ты не умел улыбаться, а сейчас вполне успешно это делаешь.

Говорила и сама не очень верила в свои слова. Точнее верила, но частично. Потому что не представляла, как можно поместить в свое сердце и любить сотню детей. И уж тем более не была уверена в том, что Герберта простят некоторые из них, особенно когда повзрослеют и поймут, кем был их отец.