– Я действительно что-то такое припоминаю, – говорит мой отец, когда я рассказываю ему эту историю. – Но это не кажется чем-то из ряда вон выходящим.

Почти каждый из моих друзей мог бы поделиться похожими историями из своего детства. Во время короткой поездки в Стокгольм я останавливаюсь на пару дней у своих друзей Бьорна и Джинетт, воспитывающих полуторагодовалую дочь Клару. В один из вечеров к нам присоединяется другая общая подруга, Сесилия. Когда разговор заходит о рискованных играх и праве детей на свободное передвижение, мы по очереди вспоминаем случаи из своего детства, вызывающие одновременно ностальгию и восхищение стальными нервами наших родителей.

Сесилия, семья которой владеет летним домом на острове в архипелаге за пределами Стокгольма, к шести годам сама умела управлять родительской моторной лодкой. Летом они с братом, который старше ее на три года, вместе плавали на этой лодке на островок поменьше, где жарили сосиски на костре и гуляли сами по себе.

– Мама подумала, что нам лучше отправиться на маленький остров, чем на главный, на тот случай, если мы ненароком устроим пожар, – вспоминает она и смеется.

Ее собственные дочери, которым восемь и шесть лет, пока не научились управлять лодкой самостоятельно, но это лишь вопрос времени.

– Мы над этим работаем. Еще они научатся стругать дерево и орудовать топором. Думаю, отправляясь за город, полезно иметь такие навыки, – говорит Сесилия.

Бьорн вспоминает, как в шесть лет вместе с одноклассниками во время обеденного перерыва бегал по нескольку миль на лыжах по лесу за зданием начальной школы без сопровождения взрослых. Дома они гоняли на санках по крутому склону и иногда приземлялись посреди дороги. В пять лет, катаясь на велосипеде по гравийным дорогам в компании старших двоюродных братьев, он однажды съехал с крутого холма, потерял управление над велосипедом, врезался во что-то и перелетел через руль. Потом докторам пришлось пинцетом извлекать все камушки из его лица. Он при этом сохранял ледяное спокойствие.

– Думаю, дети должны пробовать новое, брать на себя некоторую ответственность. Да, будут ободранные локти и разбитые колени, но ты учишься на своих ошибках, – рассуждает Бьорн.

Однако его жена Джинетт придерживается иного мнения.

– Ты все равно постоянно травмируешься, значит, очевидно, никаких уроков не усвоил, – резко возражает она. – Я не хочу, чтобы ты рассказывал Кларе такие истории.

Позже, когда Джинетт уходит спать, Бьорн пытается объяснить свою позицию. Оглядываясь назад, он понимает, что тогда ему, скорее всего, повезло, что ни одна из его зрелищных выходок не обернулась серьезными травмами, но при этом считает, что благодаря возможности самостоятельно пробовать что-то новое в раннем детстве он потом не побоялся расширить свои горизонты и уехать из родного городка на учебу в Австралию, где началась его карьера в медийном мире, в результате приведшая его в Лондон, а затем обратно в Стокгольм, где он сейчас возглавляет отдел цифровых продаж в крупном издательстве.

– Ты предоставишь Кларе такую же свободу, какая была у тебя? – спрашиваю я.

Он подпирает рукой бородатый подбородок с ямочкой и на мгновение задумывается.

– Пока не знаю. Думаю, все будет зависеть от Клары.

Поскольку Кларе всего полтора года, у него еще есть время на размышления. Я же как раз подошла к моменту принятия этого решения в отношении своих дочерей.

ДОМ НА ДЕРЕВЕ

Еще в детстве, во время игр в лесу за нашим домом, у меня на всю жизнь сформировалась тесная связь с природой. Легкий смолистый аромат сосен и кристально чистая ледяная вода в озере навсегда оставили свой след в моей душе. Они вплелись в полотно моей жизни, стали тем, что Ричард Лоув называет «особыми уголками природы, которые мы находим в детстве и всю жизнь носим в своем сердце». По мнению Лоува, эти места формируют нас, заставляют чувствовать себя ответственными за окружающую красоту и вызывают желание защищать ее.

После переезда в США каждый раз, навещая летом отца, я приходила в этот лес. Став матерью, я возвращалась сюда еще чаще – в воображении и в воспоминаниях – потому что, пытаясь понять, какое детство я хочу дать своим дочерям, постоянно вспоминала собственное. Наверное, я рассказывала девочкам об этом лесе чаще, чем осознавала, потому что однажды, когда Майе было шесть, а Норе – три, случилось неизбежное.

– Мама, я хочу сделать то, что ты делала, когда была маленькой.

Майя говорила это, стоя в прихожей дома моего отца, облаченная в дождевик и резиновые сапоги и полностью готовая наслаждаться шведским летом.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу пойти в лес. Одна, как ты ходила.

– Эм, понятно.

– Можно? Пожалуйста!

– И я, – присоединяется к ней Нора и начинает натягивать сапоги.

Я всегда была достаточно либеральным родителем, и Майя с Норой без всяких ограничений с моей стороны испытывали свои возможности на детских площадках. Я разрешала им лазать по деревьям, большим камням и рисковать в разумных пределах, когда мы ходили на улицу, поскольку знала, что они благоразумны для своего возраста. Я даже позволяла Майе с малых лет играть одной в неогороженной роще у нас на заднем дворе в США. Все мои знакомые были наслышаны о моем вольном шведском детстве. За Майю я не беспокоилась, а вот чтобы выпустить из поля зрения Нору, мне требовался совершенно новый уровень доверия. С одной стороны, я чувствовала, что она готова к чуть большей свободе и ответственности, однако не была уверена, справится ли моя нервная система с таким напряжением. Родители мои наверняка справлялись. В восьмидесятых. Однажды мы с друзьями пришли к выводу, что в те времена наши родители либо горстями жевали «Ксанакс», чтобы пережить наши выходки, либо просто ни о чем не знали. Они предоставляли нам полную свободу действий, позволяли исследовать окружающий мир и самостоятельно играть, и это сделало нас независимыми, уверенными в себе и выносливыми. А еще они укладывали нас спать на животе, им было плевать на велосипедные шлемы, мы ездили в машине без автокресел и даже не пристегнутые, а они тем временем безостановочно смолили Marlboro (кстати, нам сигареты без лишних вопросов продавали в магазинах с девяти лет).

Я оглянулась на отца в поисках совета. Он лишь пожал плечами.

– Почему бы и нет? Что может случиться?

Честно говоря, я не знала. Но я не знала и того, могу ли доверять человеку, который курил свою трубку прямо в нашем Volvo. Этот район был максимально безопасным, а в лесу не было ничего такого, что могло бы навредить девочкам. Они знали, что нельзя есть грибы и трогать змей. (Майя убедилась в этом на горьком опыте, когда в четыре года попыталась погладить безобидного ужа.) Я была уверена, что они не смогут слишком высоко забраться на деревья и что, если одна из них, несмотря ни на что, пострадает, второй будет достаточно легко прибежать за мной. Наверное, больше всего я боялась, что мои дети сделают именно то, что когда-то сделала я со своими двоюродные сестрами: попросту решат прогуляться в глубь леса. Разница лишь в том, что они не знали его так хорошо, как я в их возрасте. А потом я вспомнила, что Нора не очень любит ходить пешком. Вероятность ее желания прогуляться в каком-либо направлении, кроме дома, была крайне мала.