столиком пронёсся порыв морозного ветра, прямиком из грядущего декабря. Разметал крошки с тарелки, шуганул снующих на веранде воробьёв, сжал горло ледяной хваткой. — Её мучили головные боли, а так называемые врачи не могли найти ничего. Пока опухоль не стала неоперабельной. Лекарства не помогали снять боль. Мама умерла, крича.

— Господи. — Женя прижала ладони к груди. — Мне страшно жаль…

— Года два назад у меня стала сильно болеть голова, — продолжил писатель. Взгляд его остекленевших глаз застыл поверх лба собеседницы. — Точно второй желудок, который бесконечно и мучительно выворачивает. Не так давно я начал видеть синие вспышки. Пока мы беседовали, я насчитал четыре. Поэтому не думаю, что у меня хватит времени дождаться признания критиков.

— Господи, — повторила Женя. — А врачи, что они говорят?

— Я к ним не ходил. И не собираюсь.

— Но почему?!

— Потому что к ним ходила моя мама. — Янковский опустил взгляд на лицо Жени. Отсутствующее выражение ушло из его глаз. — И потому что я не хочу знать. Я хочу успеть закончить роман. Если поднажму, закончу до середины октября. Он называется «Крысиные Зубы». О бессметном монстре, который жаждет прорваться в наш мир и уничтожить его.

— Нет. Нет-нет-нет, вы должны показаться врачу. Не здесь, так в Москве. Вдруг это обычная мигрень и бояться нечего!

— Я и не боюсь, — ответил писатель. — Я не стану. Будет как будет. Никто не живёт вечно.

— Но если врачи помогут… Подумайте, сколько историй вы могли бы написать!

— Или превратиться в голову на палке после того, как хирурги покопаются у меня в мозгу.

Янковский вскинул руку, подзывая официанта.

— Было приятно пообщаться, Евгения, — сказал он, расплатившись и ссыпая чаевые мелочью в жестяной кувшинчик с чеком. — Ещё раз благодарю за тёплые слова. Давайте я подпишу книгу и будем прощаться. Роман ждёт.

— Я очень надеюсь, что вы ошиблись, — сказала Женя, когда автор вывел на внутренней стороне обложки витиевато-трогательное: «Моей преданной и единственной поклоннице с пожеланием неиссякаемой удачи, Я». — А критики… знаете, да пошли они в одно место.

Губы Яновского впервые тронула лёгкая улыбка. Немного печальная, но — неподдельная и очень милая. Сердце Жени сжалось.

— Не грустите, — ободрил он, возвращая книгу.

— Попытаюсь. — Женя спрятала сборник в сумку. — Всего вам хорошего.

Писатель шутливо отдал честь и, не оборачиваясь, зашагал прочь. Поспешила в офис и Женя. Какое-то время чёрная рубашка Янковского мелькала за кустами слева от неё, пока не растворилась в жёлто-зелёном море листвы. Женя надела наушники и запустила Spotify. Franz Ferdinand ворвались в эфир с песней о дурном глазе, который видит чужую душу.

Деревья справа раздвинулись, выпуская её на улицу. Женя ступила на зебру, дошла до середины дороги… и замерла.

Перед зеброй притормозил болотного цвета минивэн с надписью «Левша. Установка кондиционеров» на борту. За надписью, ближе к багажнику, борт украшала аэрография: круглая мультяшная рожа с панковским «ирокезом». Антрацитовые зрачки кислотно-голубых глаз панка были узкими и вертикальными, как у змеи. Мультяшный парняга оглядывал пешеходов со свирепым весельем, скалясь во весь алый рот и демонстрируя частокол огромных треугольных зубов, как спятивший клоун из шоу уродов… клоун-вампир. Однако Жене пришло на ум иное сравнение.

«Кусака». Демоническое граффити из одноимённого рассказа Янковского. То, что со стенки на стенку подбиралось к жертвам в стремлении их растерзать. Она представляла себе Кусаку очень похожим на панка, который сейчас щерился ей с борта машины. Янковский весьма живо его описал.

В животе неприятно, сосуще закрутилось. Будто Женя очутилась в кабине прозрачного лифта, а трос оборвался под самой крышей небоскрёба.

Клаксон минивэна нетерпеливо взвыл. Женя вздрогнула, оступилась, но устояла. За стеклом водитель ожесточённо размахивал руками. Его губы беззвучно выплёвывали напутствия, предельно далёкие от пожеланий удачи и счастья. Пошатываясь, Женя заторопилась дальше, не сводя глаз с панка.

А взор панка неотрывно следовал за ней.

На тротуаре она обернулась, переводя дух. Сердце выплясывало, как юродивый на паперти. Минивэн исчезал вдали, презрительно сверкая кормой.

— Просто граффити, — сказала Женя вслух. Музыка продолжала греметь в ушах, и потому слова невольно превратились в крик. Женя догадалась об этом по выражениям лиц заозиравшихся прохожих. Хмурая бабулька с тележкой на колёсиках покрутила пальцем у виска.

Женя втянула голову в плечи и засеменила ко входу в «Триумф». Она не привыкла к подобному вниманию.

***

— Жуть, девочки, — прокомментировала Олька Аверченкова, едва не протыкая монитор носом. — Зальёт за воротник и лётает по городу, сволочь, имущество портит. Хорошо, никто другой не пострадал, сам угробился — а представьте, если б дети?

— Ты о чём, Оль? — встрепенулась Зоя Владиленовна, макая баранку в кружку с травяным чаем. — Опять страсти какие?

— Да алконавт в фургоне слетел ночью с моста, — бушевала Олька. — Я на работу ехала, гляжу — ограждение проломано, полиция возится. Гонзают, как ненормальные. Наркоманы!

— На то они и наркоманы, — флегматично обронила Надя Денисюк. Владиленовна тяжко вздохнула.

Женя оторвалась от отчёта и навострила уши. Минивэн — тот, с зубастой рожей на борту, — о котором она успела забыть за выходные, предстал перед её мысленным взором. Авария могла случиться с любым авто, мало ли их — но непрошенный звоночек не утихал. Разрастался тем сильнее, чем больше коллеги мусолили тему. Тревога — и отчего-то вина, словно это Женя была причастна к ДТП.

— Расстреливать таких! — заходилась Олька.

— Мораторий у нас, — откликнулась Денисюк.

— Да вот! — Олька окинула кабинет пылающим взором. — Запретили карать, либерасты.

— Да, — закивала Владиленовна сокрушённо, разворачивая карамельку. — Да-да-да, запретили, правду говоришь.

— Красный Сталкер наверняка что-нибудь нарыл на этот счёт! — Олька выпустила «мышку» и цапнула со стола мобилку.

Женя и сама была подписана на телеграм-канал Красного Сталкера, личности — или личностей, никто не знал точно, — всего за месяц успевшей стать в Нежими легендарной. Стоило случиться громкому происшествию, и загадочный блогер публиковал подробности, о которых молчали местные СМИ. Поножовщина в ночном клубе? Сталкер называет фамилии зачинщиков, поразительным образом совпадающие с фамилиями крупных городских чиновников, и отчества, ещё сильнее указывающие на связь хулиганов с оными. Изнасилование? Сталкер без обиняков утверждает, что между немолодым актёром Нежимьского ТЮЗа и практиканткой всё произошло по обоюдному согласию после обильных возлияний, а протрезвев, барышня сперва пыталась вымогать у кавалера деньги. Власти объявляли расследования Сталкера фейками, но это лишь подогревало интерес горожан к его окутанной тайной персоне. Олька даже считала, что Сталкер — ясновидящий.

— Атас, — одёрнула Денисюк, которая сидела ближе других к окну. — Сюзанна приехала.

— С этим, с её новеньким, — подхватила Владиленовна умильно.

— На «Паджерике» который? — оживилась Олька пуще прежнего. Денисюк кивнула.

Летучая тень мазнула ряд окон,