Конфорку залило, надо снять и просушить, а ещё внести в список покупок спички и сахар, завтра в «Пятёрочке» рожки по акции, я прокричал Ростику из ванной чтобы тот проходил в комнату для гостей и мальчика нет уже полчаса, машины, машины, машины едут слишком быстро, в таком-то тумане, и опять эти с мигалками, слишком много их стало, включают мигалки по поводу и без, и Ростик вошёл и сказал: «Свет перегорел» и больше ничего никакого крика, и реклама, реклама, рекламных щитов стало меньше, раньше раздражали, а теперь без них город кажется серым, как декорация, когда свет гаснет, и этот звук за закрытой дверью не звук даже а пульсация точно вскрыли грудную клетку живого ещё динозавра стены ритмично вибрируют прекрати завтра она оно съезжает, раз, два, три, четыре, пять, шесть кто-то приближается…

Приближается Арина Юрьевна, беззвучно, как привидение, и берёт его за руку, останавливая водоворот мыслей. Теперь оба вглядываются в сумерки, каждый догадывается, что в голове другого воцарилось безмыслие, и это прекрасно. Наверное.

Они приходят в себя только после хлопка двери гостевой комнаты — выходит Ростик. Возится в прихожей. Пульсации за стеной как не бывало. Арина Юрьевна удерживает Павла Петровича, не пускает к ученику. Они смотрят друг на друга, ожидая увидеть слёзы, но их глаза сухи. Сделано то, что сделано, и больше слёзы не имеют значения, ничего не поправят. Ростик покидает квартиру, оставив входную дверь нараспашку — супруги понимают это по изменившейся акустике. Минуту-другую спустя он уже шагает через двор к остановке. Не бежит, сломя голову, как следовало бы ожидать, не зовёт на помощь. Словно произошедшее с ним не более серьёзно, чем поход к врачу. А если так, что за процедуру он перенёс?

Арина Юрьевна думает о камнях, найденных ею в гостевой, и внезапно вспоминает прочитанную в детстве сказку о злом великане, который вырывал у людей сердца и заменял на куски мрамора, обещая за то несметные богатства. Слово великан держал: его жертвы богатели — но теряли те качества, которые делали их людьми.

Иногда, думает Арина Юрьевна, для этого камни не требуются. Их случай.

За стеной безобразно хохочет, ухает тварь.

Во двор въезжает тёмно-синий «Фольксваген Гольф». Надежда на то, что это другая машина, гаснет, когда та паркуется и выпускает с пассажирского сиденья Нелю. Арина Юрьевна узнаёт её по красному берету. Смешливая пухляшка Неля, которая мечтает лечить детей, любит котят и раннюю Аллу Пугачёву. Неля машет привёзшему её отцу, одергивает юбку, которая забилась меж ягодиц, и цокает к подъезду.

— Твоя очередь, — говорит Павел Петрович подземным шёпотом. В эту секунду Арина Юрьевна испытывает к нему доселе незнакомое чувство — ненависть. Супружеская телепатия подсказывает ей, что это взаимно. — Иди встречай.

Она идёт и встречает.

***

Эльвира Штопф съезжает в воскресенье, и не вечером, а ранним утром. Она в своём прежнем обличье старухи в пёстрой одежде, слишком лёгкой для середины октября, если забыть, кто такая Штопф на самом деле. Арина Юрьевна мечтала бы забыть, но понимает, что воспоминания останутся с ней до конца дней — воспоминания о том, чему стали свидетелями, что видели и что предстоит сделать. Последнее вроде как пустяк, если бы не шлейф прошедших событий.

Тварь, прикидывающаяся старухой, прощаясь, ведёт себя как ни в чём не бывало. Огромные очки скрывают глаза, и это к лучшему. Кто знает, изменились ли они за чёрными стёклами, или это всё те же круглые, как у лемура, гляделки, наполненные мерцанием утонувшей в болоте Луны, при взгляде в которые начинает звенеть в ушах? Супруги и не пытаются узнать. Они просто терпят, когда Штопф закончит и уйдёт, а та всё тянет, всё топчется и благодарит, а те кивают, как провинившиеся

(дети)

дети и твердят: «Да-да, да-да».

В конце концов старуха проваливает. Лифт сломан, она спускается по ступеням, и стук её каблуков доносится с лестницы, пока Павел Петрович не захлопывает дверь. Муж приваливается к стене спиной и дышит глубоко и часто, как жаба. Арина Юрьевна не пытается узнать, болит ли у него сердце. Ей без разницы. Её собственное сердце холодно, тяжело и беззвучно.

Как камень. Лучше бы это был камень.

Она уходит в покинутую гостевую, ведь жизнь продолжается и надо чем-то заниматься, двигаться дальше, неважно, куда. В комнате пахнет пудрой и бирюзовой помадой. Под этими запахами — слабый душок тлена, горькой пыли, высохших насекомых. Арина Юрьевна испытывает почти физическую потребность распахнуть окно, такую же сильную, как позывы в туалет, когда выпил слишком много воды. Лампочки от люстры лежат на комоде рядком, словно крупнокалиберные патроны. И камни, гладкие осколки с кулак величиной. Теперь их только два. Не добежав до окна, Арина Юрьевна останавливается, шагает к комоду и подбирает один из «подарков» старухи. Камень прохладный и шершавый, как… камень. Его увесистость наполняет ладонь.

Арина Юрьевна прикладывает камень к груди. Арина Юрьевна из зазеркалья повторяет жест.

Чего у них обеих не получается, так это заплакать.

***

— Я завтра задерживаюсь. Хор.

— Угу.

— Репетируем к четвёртому ноября.

— Ладно.

— Ложись, меня не жди. Могу припоздниться.

— Хорошо.

— Ля второй октавы у аккордеона проваливается. Опять расходы.

— М-м.

— Ещё и за отопление в этом месяце платить нормально так. Да уж…

— …

— Представляешь, Ростик-то… сегодня. Как будто впервые инструмент в руки взял. Ничего из выученного сыграть не смог. Мы даже «Во саду ли, в огороде» пробовали — одно мучение.

— ?..

— Правда. А потом сказал, что не хочет играть, что всё это… Матом сказал. Представляешь? Ростик, да при учителе — матом. И ещё он заявил, что хочет пойти в «Юнармию», а там аккордеон без надобности. Я: «Ростик, не бросай музыку, будешь и в оркестре юнармейском играть». А он засмеялся, да так скверно. Встал и ушёл. Или я что неправильное сказал?

— С ума сойти.

— Ты иронизируешь, что ли?

— Браво, догадался.

— Напрасно…

— Мне звонила Неля. Ни «здрасьте», ни «до свиданья». Она прекращает ходить на занятия и вообще раздумала поступать в медицинский. Нацелилась на госслужбу.

— Таков, значит, их выбор.

— Ты знаешь, о чём я, и это не их выбор!

— Не шуми, сядь, пожалуйста.

— Не затыкай мне рот!

— Мы никак не могли воспрепятствовать…

— А если могли?

— Это выше моих сил. Выше сил человеческих.

— «Выше сил человеческих»… Просто взять и не написать этот проклятый отзыв на сайте!

— Ты ещё не написала?!

— Ещё не написала!

— А чего тянешь? Хочешь, чтобы с нами как с Чапой?.. Или, ещё хуже,