— Пледштавьте шебе, — спешно затрещал черный ей в ухо, — что это ваша вещь! Вещь, котолую вы мошете вшять, пелештавить ш мешта на мешто, шломать, выблошить, подалить. Это тлудно…

Но он ошибался, это было совсем не трудно, и Катя вдруг с удовольствием ощутила каждый мускул своей руки, силу и судьбоносную значимость каждого из десяти пальцев! Она уже не думала о нелепости происходящего, невольно подпав под власть головокружительного счастья, того самого, ради которого жила, — ощущения, что власть дрожит в ее руках и она способна переломить чужую судьбу, ситуацию, саму жизнь одним движением пальцев.

— Плеклашно, моя Яшная пани! — восхищенно выдохнул черномазый. — А тепель повтоляйте ша мной: «Влаштью моей луки…»

— Властью моей руки…

— И именем Отча моего…

— И именем Отца моего…

— Я велшу то…

— Я вершу то…

— Что мне надо!

Катя бездумно вторила ему гулким эхом, в то время как ее разум и чувства парили где-то высоко и сердце билось восторженно и тревожно, словно она стояла сейчас на самой высокой точке мироздания, с гордостью взирая на покоренный мир вокруг.

— Тепель шошмите кулак. Лешко. Шильно! — услыхала она повелительный крик и с силой сжала пальцы.

Дом рухнул.

Катя открыла рот.

Она не слышала ни шума, ни криков прохожих. И его падение впечатлило ее не больше, чем смерть пустого спичечного коробка, расплющенного у нее на глазах под чьим-то случайным каблуком.

Внутри было только спокойное, отстраненное удивление и… облегчение, близкое к состоянию невесомости.

— Никого не убило? — отчужденно спросила она.

— О, нет, пять утла, шлишком лано, — ответил Черт («Черт возьми, именно Черт!») — То ли дело, когда лухнул чентлальный почтамт….

— Центральный почтамт? И его тоже?! Но кто? — поразилась Катя.

Черт скромно потупил взгляд:

— Ошмелюшь долошить. Ешли тепель моя Яшная пани хочет убить мадам Диношавлиху, в книге Влашти ешть лечепт победного шелья.

Катя медленно улыбнулась, сладко закрыла глаза и упала в кресло.

Она не помнила, когда последний раз чувствовала себя такой блаженно-счастливой.

Наверное, никогда!

Десять лет Екатерина Дображанская была артисткой цирка, которая, напряженно расставив руки, пытается удержать на кончиках пальцев колышущуюся пирамиду из десятков шаров — доходы, реклама, налоги, связи, собственную репутацию и престиж. И вот сейчас, блаженно откинувшись на спинку и заложив ладони за голову, она умиротворенно смотрела, как ее невидимые шары посыпались на пол, закатываясь под шкафы и диваны, — ненужные, мелочные, глупые.

Ибо на свете существовала власть могущественнее денег и связей.

И эта власть — та самая, за которую семьдесят лет назад Гитлер отдал бы треть своей страны, — принадлежала ей!

— Пошвольте дать вам шовет, — напомнил о себе Черт. — Ешли вы шелаете доштигнуть иштинной влашти, не шообщайте вашим подлугам, что выбол уше шделан. Не подавайте виду, будьте любешны ш ними. И улучив момент, шабелите книгу шебе. Они не долшны польшоватьчя ею, иначе…

— Ясно. Закрыли тему.

Катя самодовольно потянулась и, оторвавшись от кресла, подошла к своим любимым пастушьим часам, рекламирующим 5.15 утра.

— Они еще спят, — ухмыльнулась она. — С ними ж не случится ничего плохого? — прихотливо заявила Катя, глядя на своего черного раба. — Я не желаю, чтобы с Машей…

— О, шовелшенно ничего плохого! — поспешно заверил ее персональный Черт. — Ешли не шчитать того, что они плоиглают.

Катя кивнула и любовно погладила высокую прическу пастушки-маркизы.

— Нет, вы обязаны пообещать мне!!! — заорала она вдруг, корча страшные, истерические гримасы.

И обернулась.

Ее комната исчезла…

Из дневника N

Мой гений упрямо толкает меня к мысли: женщина выше мужчины. И сожранный цивилизацией матриархат был одной из потерянных истин.

Все просто!

И пресловутая интуиция, и то, что именно их всегда так охотно записывали в ведьмы, и то, что именно они всегда так охотно шли туда, объясняется невероятно бесхитростно: женщина всегда будет ближе к природе. Потому что, как земля, наделена способностью рожать.

Мужчина может оторваться от земли. Может подменить жажду войны жаждой власти, денег, славы и великих свершений. Силу — наемной силой. Убийство — наемным убийством. Инстинкт размножения — сексом. Секс — сублимацией. Но женщина, даже самая прогнившая и феминистичная, всегда будет носить в себе часть Великой Матери — ее бесконечной и многосложной гармонии, бессердечной мудрости и разрушающей силы. И эта часть всегда будет нашептывать ей в ухо: ты можешь вызвать грозу и бурю, опоить, и свести с ума, и убить ради блага своих чад, ибо ты — это я. А я — выше правды!

И каждая женщина — Бог, уже потому что носит в себе часть бессмертия…

…с научной трезвостью объяснил Прахов историю Кирилловского храма, заново «открытого» им. Полностью отвергнув легенду, окутывающую эту историю, чем он очень гордился.

Д. Коган. «М. А. Врубель»

Перед Катей лежал кабинет с картинами Шишкина, Куинджи и Крамского на стенах. С массивным, заваленным ворохом чертежей, эскизов, фотографий и хромолитографий письменным столом, за которым возвышался широконосый, румяногубый и пушистобородый мужчина в круглых профессорских очках и бархатной домашней куртке, взволнованно и смущенно капающий в рюмку микстуру из голубоватой склянки.

— Ангел мой, успокойся! Ты сама на себя не похожа. Выпей валерьяновых капель, — сказал он.

Ей?!

Катя невменяемо огляделась, запечатлевая взглядом бесценные подписи на картинах.

Это подлинники! Откуда они здесь? Где она?

Ее окружили незнакомые шкафы, вещи и книги. И только прилипшая к ладони пастушка-маркиза невозмутимо стояла на том самом месте, равнодушно улыбаясь ей золотой галантной улыбкой.

— У тебя расстроены нервы… Милая, я просто не понимаю… — Румяногубый шел к ней, благоухая мятной валерьянкой.

— Кто вы?! — собралась заорать Дображанская, понимающая еще меньше его. Но вместо этого завопила столь мерзко и визгливо, что ей стало противно от самой себя. — Не смейте обходиться со мной, как с ребенком! Вы нашли его в Кирилловских! Это Он! Вы не вправе оставить его себе! Я настоятельно требую…

— Душенька, это сказки! — вкрадчиво возразил встревоженный очкарик, робко протягивая ей утешительную рюмку. — Все, что имеет касательство к Кирилловской церкви и пещерам под ней, досконально изучено мной. Я заново открыл для Киева этот храм и, как профессор, могу доказать тебе научно…