Оставалось примерно двенадцать часов путешествия. Анастасия продолжала сидеть оловянным солдатиком, оберегая покой от назойливых, сменяемых друг другу людей, боясь кражи и шума. Каждая жилка на шее билась в напряжении. Отвыкшая от людей и общения, от русской речи и родных краёв, девушка закрывала своё лицо путеводителем по Мумбаи и не замечала, как слипались глаза. Тюх-тюх. Тюх-тюх.

Она бледнела. Вспоминала поездки на поездах, в особенности Хабаровск-Благовещенск. У неё было время, чтобы запомнить карту, но как на зло в голову лезли не нужные мысли.

Шумный выдох. Словно вот-вот прольются слёзы. Не смогла.

Сделала глубокий вздох, натянулась как струнка, и покрепче взяла карту.

Сменялись люди, и только она находилась в статичной форме, борясь с внутренними демонами.

***

Девушка продолжала сидеть, но её голова уже лежала на плече спутника, не выражавший ни одной эмоции. Он сидел как статуя и смотрел в одну точку, отпугивая мошек, интерес, назойливость.

Наблюдать за человеком оказалось занятным делом. Изучать землянина было тяжёлой задачей. Всё вокруг, как в хронике, нечто далёкое и пришедшей из древнейших времён. Однако ничего не изменилось: равенства не существовало, справедливости тоже, а бедность процветала, только в изменённых формах.

Лёгкий интерес, пришедший с сомнением. Всего один вопрос, перевернувший его стрелку с минуса на плюс.

Он потянулся к её рукаву и опустил задравшуюся водолазку, оголявшую начало браслета.

***

Резкий толчок. Она в Мумбаи. Запуганная шумом, ещё большим хаосом, чем в Китае. Хватается за голову, крутится и сходит с ума. Задыхается в потоках людей, бредёт на окрестности – искать недорогое жильё, дешёвую пищу. Скрывается. Прячется от камер. Бежит. Заказывает такси. Огромнейший пыльный город, играющий в жутких неравномерных контрастах, между роскошью и жалким существованием, между хилыми палатками и высотными строящимися зданиями, дребезжащий от тысячи и тысяч машин. Она задыхалась, звала на помощь. Никто не приходил. Она шептала про себя. Возможно, её внутренне состояние и казалось жалким, но с внешней стороны Анастасия оставалась фигурой из целей, задач и параметром. С ней невозможно было пошутить, водитель устал глядеть на неменяющееся выражение лица, наблюдать за взором выжженных путешествием глаз, глядящий на машины, на дома, парки и людей.

Девушка буквально задыхалась от одиночества и глушащего шума. Кое-как добралась до выбранной дешёвой гостиницы, осмотрела номер и зарегистрировалась. Ей было не привыкать к сну на лоне природы, в горах, обдуваемая ветрами и снегами, замерзая, покрываясь волдырями; она терпела и давление в горах, в низинах, достаточно пожила в ночлежках Индии, а потому была не удивлена ведру с водой вместо слива, ржавого душа, грибка на плитке и грязной постели. Только бы не нашли. Только бы не забили до смерти. Она считала оставшиеся деньги. Думала, каким способом найдёт ещё одного обладателя ключа, а после отправится на Север.

– Я не выдержку нового перехода, – говорила себе о переходе между границами государств, пока за стенкой соседи шумели и не давали отдохнуть после утомительно-долгой дороги. Её удивило, что её не обокрали, пока спала, а наоборот смотрели с еле скрываемом страхом и лепетом. – Шрамы творят чудеса.

В зеркале без оправы она разглядывала своё тело. Острые ключицы, острые неудобные плечи, скукоженная грудная клетка от постоянного ношения корсета с противоударными утяжелителями и аккумуляторами, которые со временем изнашивались, как и детали в браслете и очках. Они пережили долгое путешествие; грели в самые холодные ночи, когда просто хотелось выжить. Никак не ожидали поднятие на вершины гор, нахождение в жаркой Индии, заплыва по рекам. Вся Анастасия была изрисованная следами от насилия северокорейский солдат. Не забыла. Она не забыла, как падала во время бегства по Тибету. Рука легла на живот, в котором до сих можно было почувствовать очертания одного из ключей с тонкой горизонтальной полосой, напоминавшая скрытый кармашек. Прикосновение обожгло её нутро, и явило всё, что она хотела забыть. Девушка осела на пол и заскулила. А на спине отчётливо показался позвоночник, плотно облегавший растерзанное путешествием тело.

Никто не слышал. Никто не знал.

За стенкой продолжали шуметь, перекрикивать жалостливый, почти детский скулёж псины.

– Сила привлекает одиночество, – произнесла она, отдышавшись. – Ты ведь всегда хотела быть одинокой?

Крупнейший кинотеатр Мумбаи зазывал на премьеру очередного романтического-комедийного фильма со знаменитыми, но неизвестными для Анастасии, актёрами. Она была впервые кинотеатре за много лет. И не ходила бы туда, не смотрела бы на счастливые лица, если бы сигнал ключа ни показал на это место.

Девушка взяла билеты на все ближайшие сеансы на крайние сеансы. Кассиры удивились интересом белорусской девушки к индийскому кинематографу и продали билеты. Удивительно. Необычно. Но ей было всё равно. Натянула кепку, активировала очки и стала ходить по коридорам, поедая попкорн, мимо залов, людей, сканируя каждую подозрительную личностью.

Она боялась новой подставы, была настороже, и походила на тайного агента, чем на простого зрителя. Медиатор вновь ловил только волны. Она шла от самого слабого к сильному, и вскоре оказалась напротив большого зала, в который пускали зрителей. Анастасия вошла в просторную комнату и ринулась в сторону экрана, чтобы зафиксировать каждое лицо и просмотреть вовремя просмотра.

Работники кинотеатра? Или зритель, пришедший раньше неё? Мужчина, женщина, ребёнок? И пошла на последний ряд.

Фотографии переворачивались каждые пару секунд, подозрительные откладывались, дальше, дальше. Анастасия пробивала по социальным сетям, искала совпадения, упоминание. Каждого. Каждого. А на экране разворачивались страсти, там пели, плясали, показывали яркую, безумной красоты жизнь, семейные проблемы, остросоциальные. Яркие пятна.

«Отец, я тоже твой ребёнок, но почему ты никогда не говоришь мне ласковых слов? Чем я хуже Шархата?», говорит тринадцатилетняя девочка, страдающая от дискриминации, предрассудков и сексизма. Фраза этой актрисы пробило маску льда. Одинокая слеза покатилась по щеке.

«Мне жаль. Я не могу любить тебя, как Андрея и Марию, но я не могу бросить тебя, узнав, кто ты мне. Прости, Настя. Прости, что у меня есть семья, но она моя семья, и ты тоже. Надеюсь, когда-нибудь вы сладите. Тем более Маша с Андреем неплохо к тебе относятся. Пожалуйста, будь менее категорична. Мы все одна большая семья…»

Тогда наступила весна. Тот мужчина не унимался. Приходил почти каждую неделю, проявляя всё больше и больше храбрости, прожигаемый разрушительным чувством вины, который он не мог отпустить.

Тогда в её холодном сердце появились первые трещинки, но они были столь незначительны, что до этого момента, только покрывались сетью рытвинок, и почти никогда не давали течь чувствам, привязанности и любви. Однако эти маленькие трещины позволили ей взглянуть на мужчину без гнева, ненависти. Она посмотрела на него со смирением и приняла, насколько хватило ей смелости и места в сердце.