Вначале остатки полка планировалось включить в состав наступающих на Берлин частей. Представитель штаба армии, осмотрев машины и выстроенные перед ними экипажи, только покачал головой и дал сутки на подготовку.

Из двадцати одной самоходки шесть сгорели или были разбиты. Повреждения различной степени получили почти все оставшиеся «зверобои». В строю осталось восемь машин, еще семь требовали срочного ремонта.

Несмотря на усиленную броню толщиной девять сантиметров, рубки некоторых машин были пробиты насквозь. И каждая пробоина стоила чьей-то жизни, а порой и двух. Пользуясь условиями гористой местности, зарослями кустарника, немецкие артиллеристы зачастую стреляли едва не в упор.

Широко применялись зенитные 88-миллиметровые орудия, обладающие большой прицельной дальностью и пробивающие броню самоходок на расстоянии двух километров.

Чистяков подошел к машине командира четвертой батареи Григория Воронина. Грузный, обычно смурной капитан, потерявший на войне всю семью, на этот раз был оживлен. Он показывал окружавшим его офицерам пробоины в броне его машины.

— Одна… две… четыре. Это только сквозные. А всего одиннадцать попаданий. И ничего, пережили.

Не слишком ценивший собственную жизнь, Григорий Воронин мельком упомянул, что погиб наводчик и был тяжело ранен заряжающий — оторвало руку.

Оказалось, Воронин схватился в одиночку с батареей 75-миллиметровых противотанковых пушек.

Они ударили из засады, сразу подожгли две «тридцатьчетверки» и всадили подкалиберный снаряд в лобовую броню «зверобоя».

— Вот так я один против четырех стволов остался, — рассказывал Воронин. — В горячке промазал. Пока орудие перезаряжали, еще один снаряд словили. Наводчика наповал, только брызги во все стороны. Но я все же одну «гадюку» накрыл, вдребезги разнесло.

По голосу чувствовалось, что старший лейтенант хватил по своей привычке кружку водки, но Пантелеев замечание не сделал. В ближайшие сутки его машина будет ремонтироваться, и комбат мог позволить себе расслабиться.

Понимая, что перезаряжать орудие некогда, Воронин пошел на полном ходу прямо на батарею. В громоздкую самоходку угодили еще несколько снарядов.

— Видно, у фрицев нервы не выдержали, — продолжал свой рассказ капитан, — мазали часто. А когда мы на позицию влетели, разбегаться стали. Они думали, мы им «Хенде хох!» кричать начнем, а мы пушку с расчетом в блин раскатали, не поймешь, где железяки, а где куски тел. Только хруст стоял. Затем другую и третью таким же макаром разделали. Двое фрицев руки подняли, а я механику кричу: «Дави сволочей». Тоже одни ошметки остались.

Чистяков заметил, что поджал губы Виктор Ерофеев, отошел подальше Петр Тырсин. В рассказе и торжествующем голосе Воронина звучала нервозность, почти истеричность.

— Заряжающий твой жив? Ты хоть поинтересовался? — резко спросил Чистяков. — Он в полку с сорок третьего года воюет. До санбата не так и далеко от нас. А его без сознания туда отвозили.

— При чем тут заряжающий? — огрызнулся Воронин. — Мне батарею в порядок приводить надо. Одна машина сгорела, а две срочно ремонтировать надо.

— А на людей тебе наплевать. Новых из резерва пришлют.

— Зато ты у нас очень заботливый.

— Хватит, Григорий, успокойся, — перебил его майор Глущенко, самый авторитетный комбат в полку. — Тебе крепко досталось. Иди, поспи пару часов.

— Это не мне, а фрицам долбаным досталось. Давил я их гадов вместе с их сраными пушками. А потом два грузовика из орудия накрыл. Разлетелись на куски вместе с немчурой. Удрать хотели. Я им мстил и мстить буду…

Голос Воронина перешел на крик. Появился замполит Боровицкий, который тоже сообразил, что много пережившего комбата понесло не туда.

— Иди, иди, отдыхай, Григорий Афанасьевич. Воевал ты смело, как положено. Будешь представлен к награде.

— Какая награда? — взвился Воронин. — Я не за ордена воюю, а за Родину. За погибших братьев фрицев бью.

Его с трудом удалось увести. Теперь все смотрели на Боровицкого, и тому стало не по себе. Офицерам зачитывали приказ маршала Жукова о том, что штурм Зееловских высот затягивается. Прямо указывалось, что командиры всех рангов должны быть постоянно в действующих частях и личным примером вдохновлять подчиненных.

Командир полка Пантелеев и его заместитель Григорий Фомин все эти дни находились на переднем крае. Фомин, бывший разведчик, руководил первой и третьей батареями «зверобоев», получил контузию.

Когда добивали эсэсовцев, бросился в самую гущу боя и сам попал в окружение. Вместе с несколькими разведчиками пробились к своим, вступив в рукопашную схватку. Русского подполковника пытался достать стилетом один из эсэсовских офицеров.

Фомин едва успел увернуться, подставил под удар автомат с расстрелянным диском, а затем этим же ППШ оглушил и добил эсэсовца.

Зампотех полка со своей ремонтной бригадой нередко устранял повреждения под огнем. Его специалисты — оружейники, слесари, электрики носили с собой трофейный пулемет и пускали его в ход, когда оказывались в сложной ситуации. В ремонтной роте, как и в других подразделениях полка, имелись убитые и раненые.

Где находился четыре дня замполит Борис Аркадьевич Боровицкий, можно было только догадываться. Где-то в тылу. Командир полка Пантелеев предпочитал с ним не связываться. Он уже получал замечания от политработников высокого ранга, чтобы меньше вмешивался в дела своего замполита.

Отношение офицеров-самоходчиков, в котором не чувствовалось уважения к его должности, задевало Боровицкого. Им политотдел приказать ничего не мог, и они смотрели на полковника, увешанного орденами, молча и выжидающе. С Ворониным разобрались (у человека нервы не выдержали), что скажет замполит дальше?

— Свежую прессу получали? — строго спросил полковник. — Там опубликованы новые приказы Верховного Главнокомандующего товарища Сталина.

— Получали, — желчно отозвался комбат Петр Тырсин. — Ваш помощник два раза целые пачки привозил. Только читать некогда было. Воевали да погибших хоронили. У меня одна самоходка вместе с экипажем сгорела, другая подбита. Десантников половина выбыло. И в других батареях потери не меньше. Танкисты с десяток машин потеряли.

— Ну, немцев здесь уничтожено гораздо больше, — помолчав, сказал Боровицкий. — И Зееловские высоты от врага очищены.

— Оборону прорвали, это ясно, — продолжал Тырсин. — А бои еще во многих местах продолжаются.

— Это мелочи, — отмахнулся Боровицкий. — Девятая немецкая армия практически разгромлена, остатки добивают.

И дал задание своему помощнику подсчитать потери, которые понесли немцы в укрепрайоне, для доклада в политотдел. Когда молодой лейтенант подошел с блокнотом к Александру Чистякову, капитан пожал плечами:

— Я не считал. Мы же вместе с танкистами действовали. «Тигр» уничтожили, две «штуги», гаубиц штук семь-восемь.