Слушатели замерли.

И тут вперед вышел красивый и смуглый Мейер Врассун, глава торгового дома Врассунов. Он повторил свой вопрос, на сей раз — открыто и с вызовом:

— Так как же умер ваш брат?

— Мой брат погиб под копытами скакуна Врассунов, лицом к небу, глядя на великое солнце, свет и силу которого он олицетворял собой больше, чем кто-либо еще.

Зал выдохнул. Послышались одобрительные восклицания.

Неожиданно для всех Сайлас улыбнулся и сказал:

— Мы не должны оставаться чужаками в доме, в котором живем. Нам не пристало чураться тех, кому принадлежит этот город, а принадлежит он китайцам. Да-да, китайцам. — На память Сайласу пришли слова предостережения, которые отец записал в своем дневнике: «Они ждали нас. Ждали, что мы что-то сделаем. Сделаем для них». Сайлас тряхнул головой и продолжил: — Повторяю, мы не должны — не имеем права! — растаскивать эту страну на куски, осушать ее, словно дойную корову, и увозить полученные прибыли туда, откуда приехали. Что касается меня, то Шанхай — мой дом, и я вложу свои прибыли — все свои прибыли! — полученные от этого города, в этот же город.

Несколько мужчин поднялись с мест и стали аплодировать, остальные сидели молча, с каменными лицами.

Сайлас огляделся. Все глаза были устремлены на него.

— Я полностью поддерживаю проект и, чтобы положить ему начало, вношу десять тысяч английских фунтов.

Толпа слушателей дружно выдохнула. Да, богатству Сайласа завидовали, но никогда прежде он не был замечен в филантропии. Большая часть присутствующих полагала, что склонность к благотворительности — это некая психическая болезнь, поражающая человека в старости, когда он пытается приобрести билет на Небеса, откупаясь от бесчисленных грехов, которые творил в молодости. А затем все вдруг заметили нечто очень странное. Сайлас смеялся. Он хихикал, словно не мог себя контролировать. Наконец, издав странный булькающий звук, он заставил себя замолчать и проговорил:

— Пока ваше внимание целиком и полностью приковано к моей скромной персоне, я хотел бы сделать объявление личного свойства.

Это было что-то новенькое. Сайлас Хордун, прославившийся, помимо всего прочего, своей скрытностью, желает сделать «объявление личного свойства»?

— Я приглашаю всех вас к себе на свадьбу!

Толпа издала ликующий вопль, хотя главе дома Врассунов показалось странным, что мужчина в таком возрасте, как Сайлас Хордун, решил вновь обзавестись женой. Прямо-таки повторение истории Авраама и Сары, родивших ребеночка в столетнем возрасте! А затем Мейера Врассуна осенило, и он заорал:

— А кто невеста?

Сайлас сделал глубокий вдох. Он наслаждался этим моментом.

— Май Бао. Младшая дочь Цзян, — без затей ответил он, и тут в зале воцарился сущий ад.

Глава двадцать шестая ИНЬ БАО ВСТРЕЧАЕТ ФЕМИНИСТКУ

— Вы можете оказаться нам весьма полезны, — заявила Цю Цзинь.

— Кому это вам?

— Нам, представительницам того же пола, к которому принадлежите и вы, — ответила Цю Цзинь, протянув руку и взяв из тонкой фарфоровой чашки, стоявшей на столе, горсть сушеных арбузных семечек. Несколько семечек она бросила в рот. Женщина наслаждалась моментом. Ее хозяин, Чарльз Сун, дал ей недвусмысленные указания: «Выясни про Инь Бао все, что сможешь. Разговори ее, разозли». Цю Цзинь расколола зубами семечки и, проглотив их сладкую мякоть, выплюнула шелуху прямо на пол — по-мужски, как какой-нибудь неотесанный работяга.

Инь Бао была шокирована.

— Вы оскорблены? — с усмешкой спросила Цю Цзинь. — С ума сойти, шлюха оскорбилась!

Инь Бао напряглась и открыла рот, чтобы дать достойный ответ, но, прежде чем она успела хоть что-то сказать, Цю Цзинь снова заговорила:

— Между мужчинами и женщинами на самом деле нет никакой разницы.

Рот Инь Бао открылся еще шире. Но теперь у нее не было слов, чтобы ответить. Подобное заявление она слышала впервые.

— Мы все одинаковые, только писаем по-разному. — Цю Цзинь выплюнула на пол очередную порцию шелухи и добавила: — Хороши семечки! Не самые лучшие из тех, что я пробовала, но — хороши! Хотя, учитывая то, какой счет они вам выставят, оно и неудивительно.

Инь Бао заметила, что сидит на стуле, хотя не могла вспомнить, в какой именно момент села. Не помнила она и то, когда позволила этой, с позволения сказать, персоне сесть за свой столик. Сама Инь Бао никогда не платила за еду и напитки. Платил клиент. Она протянула руку и отодвинула чашку с семечками подальше от этой странной женщины.

— Я за вас платить не собираюсь, — сказала она. — Платить будете вы.

— Вряд ли, Инь Бао. Я не ваш клиент. Ведь вы так называете мужчин, с которых берете деньги за то, что они вас имеют?

— Если вы не клиент, то кто вы?

— Я не нахожу вас привлекательной, — улыбнулась Цю Цзинь. — Вы знамениты лишь потому, что знамениты, и только поэтому я нахожусь здесь.

— Так кто же вы такая? — спросила, ничего не понимая, Инь Бао.

— Борец за права женщин. — Цю Цзинь протянула ей прокламацию. — Вы умеете читать?

— Разумеется. — Инь Бао взяла листок, но тут же отложила в сторону.

— Хорошо. Тогда прочитайте это. — Цю Цзинь встала из-за стола. — А потом я вернусь, и мы с вами поболтаем.

— Эй, подождите минутку!

— Что?

— Мужчины и женщины не одинаковы. Как вы можете говорить такое?

— Очень просто. Вы сами докажете мою правоту. Вы сделаете то, что до вас делали только мужчины.

— Что именно? Пописаю стоя?

— Нет, это для женщины с вашей квалификацией пара пустяков. Я имею в виду другое.

— Что именно?

— Вы сами выберете человека, с которым решите связать себя узами брака. А я вам в этом помогу.

— Вы?

— Да. Я пользуюсь уважением в газетном мире. Возможно, вы знаете моего хозяина. Его зовут Чарльз Сун.

* * *

«Случайная» встреча Чарльза Суна и Инь Бао была, разумеется, вовсе не случайной. Цзян выложила целое состояние за то, чтобы сваха Чарльза представила ему «новую, молодую и весьма подходящую для брака» кандидатуру. Это сработало. Шпионки Цзян уже доложили ей о встрече Инь Бао и Цю Цзинь. Скорее всего, это была ознакомительная беседа, и теперь остался лишь один камень преткновения: Чарльз желал, чтобы его жена была христианкой.

— Кем? — вздернула брови Инь Бао.

— Христианкой, — умильным тоном произнесла Цзян.

— Мне что же, придется носить старую и вонючую черную сутану? — в подлинном отчаянии спросила Инь Бао.