— Сшей мне вот это, — сказала Инь Бао. — Сшей так, чтобы весь Шанхай умер от зависти, и ты получишь от меня особую награду.

Девушка положила правую руку на стол и раздвинула пальцы.

Чэнь сгреб рисунки, прижал их к животу, а затем вскочил на ноги и выбежал из спальни. На губах Инь Бао появилась улыбка.

«Забавно, — подумала она. — Когда видишь его во второй раз, он уже не кажется таким безобразным».

* * *

Еще ни один Конкурс Цветов не собирал такого количества зрителей. В нем приняли участие почти сто куртизанок, но как только Инь Бао в платье, сшитом Чэнем, спустилась по ступенькам своего личного экипажа, о них начисто позабыли. Когда Инь Бао шла по сцене маленькими шажками, покачивая бедрами, китайцы в толпе зрителей разразились восторженными воплями. Фань куэй не отставали от китайцев.

Инь Бао поклонилась публике, а затем кокетливо склонила головку. Задолго до конкурса она потратила много часов, оттачивая этот жест.

Толпа словно взбесилась.

Слушая рев зрителей, Инь Бао подумала кое о чем, что потребовало от нее еще больше терпения, — о том, как она неподвижно сидела, пока тремя днями раньше врач терпеливо удалял ноготь с большого пальца ее левой ноги.

— Это необходимо? — спросила она.

— Да, — ответил доктор.

— Вы уверены?

— Абсолютно уверен. Ноготь поражен грибковой инфекцией. Но меня больше беспокоит не ноготь, а сам палец. Если инфекция перекинется на кость, боюсь, мне придется его удалить.

Мысль об этом заставила Инь Бао поежиться. На что годен «золотой лотос» без «горделивого пестика»!

* * *

Когда Чарльз Сун увидел Инь Бао во плоти, из его души мгновенно улетучились угрызения совести, которыми он терзался на протяжении многих лет. Его всегда, еще со времени жизни в Америке, и в особенности в годы, когда он посещал семинарию в Северной Каролине, тянуло к белым женщинам. Но вот она, подлинная красота. Красота Азии. Принцесса Мира Цветов. Через три месяца она станет его невестой.

Глава двадцать восьмая СЫН РЕЗЧИКА

Период между 1899 и 1902 годами ознаменовался для Шанхая важными переменами.

Чарльз и Инь Бао в рекордные сроки произвели на свет трех дочерей. Сайлас и Май Бао создавали свой маленький, предназначенный только для них мир. Сад, как он и обещал Миранде, окруженный высокими стенами, которые ограждали их от посторонних взглядов и оберегали двадцать усыновленных ими детишек. Двое детей были дочерьми Май Бао. Она забрала их у крестьянской пары, воспитывавшей их все это время.

Здоровье Цзян неуклонно ухудшалось, суля скорый конец. То же самое происходило и с другой могущественной женщиной, обитавшей в далеком Пекине. Своим шпионам, которых она послала на встречу с самым великим из тонгов, тому, кто найдет Бивень, Цыси обещала «награду, достойную маньчжурского императора».

Три дочери Чарльза Суна удивительным образом отличались друг от друга. Вскоре всей Поднебесной предстояло узнать их под тремя разным прозвищами: Та, Которая Любит Деньги, Та, Которая Любит Власть, и Та, Которая Любит Китай. По мере того как они взрослели, их отец продолжал поддерживать непрекращающиеся и зачастую откровенно глупые попытки доктора Сунь Ятсена свергнуть маньчжурскую династию. Одновременно с тем, как доктор демонстрировал неспособность организовать восстание, его правая рука Чан Кайши приобретал все больший политический вес и могущество. Это, вкупе со склонностью того к насилию, все больше беспокоило Чарльза Суна.

Но была в Шанхае еще одна влиятельная фигура — человек, известный под кличкой Ушастый Ту, которого агрессивность Чан Кайши нисколько не страшила. Этот человек ждал удобного момента, чтобы прибрать к рукам Город-у-Излучины-Реки и, как обещала ему его бабушка, сполна рассчитаться с ненавистными фань куэй. И вот наконец такая возможность представилась. Единственное, что было нужно, это получить «награду, достойную маньчжурского императора».

* * *

Ненавижу, когда отец так поступает!

На глазах у всех. На глазах у рабочих. На глазах у моего младшего брата. Подумать только: он никогда не критикует работу брата, а мою — постоянно. Ну и что, что я разбил кусок нефрита, на котором должен был сделать метки для отца, — скоро он об этом узнает. Это был второсортный нефрит, хотя и достаточно большого размера, чтобы из него можно было вырезать статую маньчжурского знаменосца. Ну не получается у меня, что ж тут поделаешь! У меня слишком большие руки, голова постоянно занята другим, и я не знаю, какой инструмент и когда использовать, будь оно все проклято! Если старик не раскрывает мне своих профессиональных секретов, то чего он от меня хочет? Отец и младший брат постоянно отходят в сторонку и о чем-то шепчутся. Отец открывает секреты мастерства младшему сыну, а старшему — нет! Где это видано? А еще они куда-то уходят по ночам — крадучись, тайком. Считают себя самыми умными и думают, что я ничего не замечаю. А я не только замечаю, но нынче ночью даже проследил за ними — до самого входа в подземные тоннели.

Дрожь, пробежавшая по его телу, прервала монолог, звучавший в его голове. Он был потрясен. Не самими тоннелями — так называемым Муравейником, — а тем, что он здесь увидел. Увидел же он то, что, как и любой житель Шанхая, издавна считал глупой сказкой для детей. В тусклом мерцающем свете, пока не подошли остальные, отец открыл длинный ящик из красного дерева и показал его младшему брату Бивень Нарвала.

На протяжении всей жизни его окружали красивые вещи, но это было настоящим чудом. Бивень, казалось, притягивал к себе. Не в силах противиться его зову, он высунулся из укрытия и едва не был замечен — сначала знаменитой куртизанкой Цзян, а затем двумя мужчинами. Стоя в глубине пещеры, они казались темными силуэтами, хотя это не мешало понять, что один из них был постарше, а второй — помладше.

Он бросил последний взгляд на Бивень, а потом вернулся тем же путем, которым пришел сюда, к выходу у южной стены Старого города.

Той ночью он напился в лучшем баре, какой смог найти. Больше он не будет покупать дешевое пойло и глотать его прямо из горлышка в темном переулке. До этого он взломал дверь в спальню отца, схватил пригоршню ассигнаций и теперь кутил на эти деньги. Поскольку он угостил выпивкой всех посетителей бара, те проявляли к нему должное уважение.

Люди выслушивали его жалобы и сочувственно кивали головами. Они похлопывали его по спине, смеялись его шуткам, и ему казалось, что весь бар, все до единого посетители считают его важным человеком. Человеком, который заслуживает уважения и внимания. Настоящим художником. Пусть даже отец не считал его таковым.

Когда минула полночь, он в третий раз заказал всем выпивку и только потом сообразил, что ему не хватит денег расплатиться. Он принялся извиняться перед хозяином бара, который содрал с него тройную плату за предыдущую выпивку, и был потрясен, когда тот принялся обзывать его оскорбительными словами.