сам не свой ходил, странный, будто его чем-то опоили.

27

После II тура конкурса я засобирался на очередные зарубежные гастроли. Перед отъездом пошли с Овчаренко ужинать. Мы долго сидели в ресторане, говорили о том о сем. Человек, глядя в глаза, клялся: «Николай Максимович, для меня нет никого дороже вас. Никто в жизни для меня столько, сколько вы, не делал…» К тому время я оформил Артему все бумаги на гражданство России, успел поводить по докторам. Его всегда влажные ладони я принимал за проблемы с сердцем, но на деле оказалось, это верный признак человека, который врет постоянно.

На прощанье Овчаренко, как бы невзначай, спросил: «Вы во сколько завтра улетаете?» «В двенадцать двадцать», – сказал я. Ровно в тот момент, когда в самолете попросили отключить все электронные устройства, мой телефон звякнул. Пришло сообщение от Артема, который писал, что я – самый злой и непорядочный человек на Земле, что со мной он не хочет не то что работать, а даже знать, что я существую.

Я летел в США, чтобы с труппой Большого театра станцевать три «Баядерки» (все три в разными партнершами) и «Корсар». Открыв после четырнадцати часов полета компьютер, я увидел, что на одном из самых помойных балетных форумов на меня уже вылита тонна грязи в связи с Овчаренко. О том, как я уничтожал этого гения, рассказывали «очевидцы» событий. Я сразу сказал Янину: «Это дело рук Филина». Тот сделал вид, что не поверил.

Уйдя от меня, Овчаренко начал работать в театре с Фадеечевым. «Коль, – флегматично заметил Николай Борисович, – так бывает, ученики часто уходят от своих педагогов». «Я вас предупредил, как этот ученик от меня уходил. Впрочем, делайте что хотите», – сказал я.

Если честно, то на месте Фадеечева я бы после такой ситуации Овчаренко к себе не взял, никогда бы так не поступил. Николай Борисович поступил. Я это проглотил, продолжил со своим педагогом репетировать, делая вид, будто ничего не произошло.

Однако сотрудничество Фадеечева с Овчаренко быстро закончилось. Николай Борисович явно переоценил его возможности, очень скоро для себя открыв, что без Цискаридзе это «сооружение» на нужном уровне работать не способно.

Время от времени вижу в Интернете записи выступлений Артема. И должен отметить, что прилично он делает только то, чему я его успел научить…

28

И еще заключительный штрих к «портрету» бывшего ученика. Для меня как артиста всегда имело большое значение, как сшит костюм, в каких туфлях я буду танцевать, в общем, все, что касалось профессии.

Когда я начал готовить премьерские партии, у меня возникли проблемы с подбором трико из-за тонкой щиколотки и узкого колена. Трико в этих местах «морщилось», собираясь в некрасивые складки, как колготки у ребенка, купленные не по размеру.

Видя, что я мучаюсь, а это было действительно так, Влад Костин как-то открыл дома свой шкаф и вынул оттуда пару шелковых чулок, некогда принадлежавших его маме. Они были старинные французские с заужениями на щиколотке и в коленке. «Вот, тебе, – сказал Влад, – пойдешь в мастерские, пусть они сделают точное лекало по этим чулкам, повторят все, включая шов, линию пятки. У тебя будет идеальное трико, которое нигде и никогда не будет сборить».

Я поступил так, как сказал Влад. Пошел к нашим мастерам, в трикотажный цех, показал им чулки. Объяснил конкретно, подетально, что мне нужно. Сняли с меня мерки, потом по чулкам вырезали лекало и сшили по нему пробный экземпляр. Я померил, мне очень понравилось, все годы я в таких трико и танцевал.

Однажды Овчаренко как бы между прочим посетовал на свое трико. «Без проблем, – сказал я и повел его к своим закромам, где хранились мои трико, – выбирай, каких цветов они тебе нужны». Я же помнил слова Семёновой, что они с Улановой столько знаний и собственного опыта в меня вложили, что я должен все это передавать дальше. «Профессия отдается бескорыстно!» – такой фразой Марина Тимофеевна закончила свой эпохальный педагогический монолог. Я свято следовал этому «завещанию», готовый откликнуться на любую просьбу своего ученика: от репетиции во внерабочее время до оплаты его проезда, пошива костюма или визита к врачу. Как говорится, спектр услуг «фирмы» педагога Цискаридзе очень широк по своему ассортименту.

Я объяснил Овчаренко, как такое трико надо надевать, где должен проходить шов и тому подобное. Артема не пришлось уговаривать, он взял сразу несколько трико.

Миновало несколько лет. По своим делам я встретился с Н. Ю. Гришко, чья компания «Гришко» выпускает балетную обувь, одежду, аксессуары. И слышу, что он с Овчаренко собирается запускать какую-то линию одежды. Услышав это, я аж подпрыгнул! «Кто? С кем?» – не веря своим ушам, воскликнул я.

О какой линии одежды могла идти речь относительно человека, который выглядит на сцене в своих костюмах и гриме как ряженый? Гришко сказал, что Артем принес ему в офис трико, запатентованное на имя Овчаренко. Его-то компания и собирается выпускать. «Постойте, Николай Юрьевич, – не выдержал я, – но это трико – мое с Владом Костиным изобретение». «Как ваше? Артем ничего такого не говорил… Мы уже все обсудили…»

Мне оставалось только молча развести руками. Вот это прыть у человека, никаких сдерживающих факторов, никаких моральных устоев и границ. Я слышал, что это трико действительно начали выпускать. Гришко даже оплатил свадьбу Овчаренко. Однако все закончилось довольно быстро и бесславно.

Через какое-то время мы с Николаем Юрьевичем где-то пересеклись, я поинтересовался, как обстоят дела с выпуском «моего» трико. Наступила очередь Гришко развести руками. Сказал, что Овчаренко оказался совершенно непорядочным человеком и что даже слышать эту фамилию он больше не хочет.

29

Оттанцевав в Штатах, я вернулся в Москву. Воронцова получила Первую премию и золотую медаль на XI Московском международном конкурсе артистов балета. Она шла работать в Большой театр.

К этому моменту я сделал все, чтобы в ГАБТ вернули как педагога-репетитора Нину Семизорову. Снова, как в истории с Людмилой Семенякой, я ходил и просил Иксанова, объясняя, что Семизорова – значимая балерина. Я тогда сказал Нине: «Хорошо, что ты пришла. Есть девочка способная, Анжелина Воронцова, наверное, ее тебе отдадут».

Неожиданно раздался звонок от Иксанова: «Мы тут посовещались, Николай, решили, что в театре с Воронцовой будете работать вы». Сначала я не соглашался, потом предложил: «Давайте я вернусь из отпуска чуть раньше, попробую с девочкой пару недель поработать, тогда и решим». – «Как раз вы приготовите с Воронцовой „Щелкунчик“, а