способов восхваляет бодхичитту. Он пишет: если желаешь счастья для себя или счастья для других людей, развивай бодхичитту. Таков ключ, таков венечный самоцвет духовной практики в целом. Кхуну Лама обладал настолько большим опытом этой практики, что Далай-лама специально отыскал его и получил от него учения. Если за учениями о сострадании к вам обращается Далай-лама, значит, вы чего-то да достигли!

Мотивация бодхичитты выражается очень просто: пусть я достигну высочайшего возможного просветления ради блага всех существ. Этот импульс вытекает из великих любящей доброты и сострадания. Существует различие между тем, что мы называем «безмерными» любящей добротой (майтри-апрамана) и состраданием (каруна-апрамана) – а эти качества сами по себе необычайны, – и «великими» любящей добротой (махамайтри) и состраданием (махакаруна). Таковы технические термины, которые имеют строго определенный смысл, и различие между ними – не что-то малозначимое. Безмерное сострадание всем сердцем желает: пусть каждое чувствующее существо будет свободным от страданий и свободным от источника страданий! Если это качество подлинно безмерно, оно не проводит различий между друзьями и врагами. Оно безмерно в том смысле, что у него нет пределов: оно с искренними чаяниями устремляется ко всем живым существам.

Великое сострадание идет на шаг дальше. Оно распознаёт, что все живые существа обладают природой будды. Они все не только желают счастья и свободы от страданий, но и потенциально могут их достичь. Разве не могут все живые существа быть свободными от страданий и истоков страданий? Сердце тянется к другим, расширяется и охватывает других безмерным состраданием: пусть вы будете свободны! Однако великое сострадание идет дальше и принимает на себя ответственность: я вас освобожу!

Это очень глубокая и вызывающая затруднения форма решимости, но именно она и описана в учениях. Великое сострадание и великая любящая доброта – это не просто желания, но и принятие ответственности. Разве может подобное привести к чему-то, кроме фрустрации космического масштаба? Если бодхичитту понимать неправильно, она может обратиться в грандиозное самомнение. Если бы я, Алан Уоллес, принял ответственность за освобождение всех чувствующих существ от страданий, разве не было бы это попросту глупо? В оставшиеся мне краткие годы я бы никак не смог осуществить эту цель. Однако данная решимость относится к более глубокому уровню – уровню нашей природы будды, которая вечна. Шантидева молится: «Пока существует пространство и пока существует сам мир, пусть я живу, рассеивая несчастья мира»[27]. Таково великое сострадание: «Разве не могут все живые существа быть свободными от страданий и истоков страданий? Пусть они будут свободны! Я их освобожу!»

Будды продолжат совершать свои деяния, пока все живые существа не достигнут свободы от страданий. Такова единственная работа будд: вести всех живых существ к состоянию духовного пробуждения. Будет ли эта цель когда-либо достигнута? Далай-лама отвечает, что не знает, но также говорит: между тем, продолжайте стараться!

Великая любящая доброта выражается сходным с великим состраданием образом. «Разве не могут все живые существа обладать счастьем и истоками счастья? Пусть они ими обладают! Я приведу их к счастью и истокам счастья!» Чтобы вести к бодхичитте, сострадание и любящая доброта должны возникать на поле, не исключающем абсолютно никаких живых существ. Это поле должно охватывать самых злобных и самых благожелательных людей, а также всех остальных живых существ – без исключений. Пусть будут свободны Гитлер и Пол Пот. Разумеется, мы должны желать им свободы! Что может быть лучше, чем освобождение злодеев нашей цивилизации от всех их мощных омрачений и враждебности? Что было бы лучше для всего человечества, чем человек, который помог бы юному Гитлеру, избавив его от мощнейших заблуждений?

Равностность совершенно незаменима. Из этого ровного поля проистекает лелеяние других, лелеяние всего мира. На основе равностности можно развивать великую любящую доброту и великое сострадание, а из них проявляется бодхичитта. Когда бодхичитта возникает спонтанно и без усилий, когда она целиком пронизывает ваш образ жизни, вы бодхисаттва – и говорится: когда индивидуум становится бодхисаттвой, этому сорадуются дэвы.

Как же этого добиться? Все не так просто. На самом деле развить равностность может быть очень сложно, ведь некоторые люди дружелюбны, а другие проявляют злобу. Испытывать приязнь к одним людям легко, а к другим нет. Они не улыбаются в ответ! Поэтому нам нужно пойти глубже. Если мы продолжим судить людей на основе их внешнего вида и поведения, надежд на успех здесь быть не может. Вместо этого нам нужно вернуться к очень простой истине: каждое живое существо желает счастья и свободы от страданий. Таков ключевой момент. Это глубокое, искреннее подтверждение того, что в каждом живом существе присутствует природа будды, – нечто, что преобразит нашу жизнь.

Можем ли мы признать, что каждое живое существо желает счастья? Все мы, включая людей самых гадких, совершаем свои поступки из стремления к счастью и свободе от страданий. Мы предпринимаем различные действия: иногда причиняющие вред, иногда очень достойные – но все они неизменно вызваны желанием отыскать счастье. В этом поиске мы можем действовать под влиянием одержимости, мощной помраченности и заблуждений – как же нам развить равностность по отношению к самим себе? Можем ли мы признать, что на основополагающем уровне – во всем и вся, в лучшем и худшем – каждый из нас стремится к счастью? Такого уровня понимания нам нужно достичь по отношению к каждому существу – пробиться сквозь то, что лежит на поверхности, и узнать сокрытую в глубинах родственную душу: «Ты такой же, как я. Ты хочешь счастья и свободы от страданий. Чем я могу помочь?»

Разумеется, легче любить тех, кто уделяет взращиванию любящей доброты и сострадания внимание и ценит их. Самая первая личная аудиенция у Его Святейшества Далай-ламы в моей жизни была во многом посвящена этой теме. Я хотел задать какой-нибудь важный вопрос, чтобы не тратить время учителя – и на ум мне пришла тема, которая меня тревожила. Я был учеником очень юным, около двадцати двух лет, и в Дхарамсале на тот момент прожил всего несколько месяцев. Несмотря на прилежную учебу, я, разумеется, почти ничего не знал – но для людей, приехавших всего пару недель назад, я был человеком бывалым. Выходцев с Запада вокруг было очень мало, а большинство тибетцев не говорили по-английски. Из-за этого новички иногда приходили ко мне с вопросами, а я часто был способен на них ответить. Мне начинало казаться, что я – человек особенный, но я замечал это чувство: в моем саду словно бы появился странный сорняк. Я знал, что возделывать этот сад мне предстоит еще много лет,