и эта сорная трава меня беспокоила. Следует ли мне атаковать ее средством от сорняков или, может, вообще забросить садоводство? Было ясно, что укреплять подобное состояние ума мне бы не хотелось.

Именно с таким вопросом я и обратился к Его Святейшеству. Я сказал ему, что не хочу развивать заносчивость. Если такое чувство превосходства стало расти уже на первых этапах обучения, что с ним будет через десять или двадцать лет? Усиление мудрости и сострадания – нечто необычайное. В конце концов, многие не посвящают развитию этих качеств жизнь, сердце и душу. Взращивая их, вы в каком-то смысле становитесь человеком особенным, исключительным, необычным. Однако начать думать: «Я личность выдающаяся, исключительная и необычная» – все равно что прострелить себе ногу. Передо мной стояла дилемма. Я мог бы потерпеть поражение, не добившись успехов в развитии мудрости и сострадания, – или преуспеть в этом деле, но пережить неудачу иного рода.

Его Святейшество дал два ответа. Сначала он сказал: «Предположим, ты очень голоден, а кто-то приготовил для тебя хорошую, здоровую, сбалансированную пищу. Испытаешь ли ты заносчивость, съев ее? Ощутишь ли превосходство или высокомерие?» Я ответил «нет». «Ты приехал издалека, из Соединенных Штатов, – продолжал он. – Ты приехал сюда, потому что ищешь Дхарму. Ты приехал, ощущая духовный голод, в поисках духовной пищи, и получаешь сытное питание. Однако когда ты его употребляешь, нет повода считать себя особенным или испытывать превосходство. Просто радуйся!»

Его второй ответ был посвящен именно вопросу ровности ума, равностности и непредвзятости. Он сказал: «Я Тензин Гьяцо, и я монах. У меня как монаха были особые возможности и превосходные учителя. Я много изучал Дхарму. У меня было множество возможностей практиковать, я находился во множестве подходящих для практики ситуаций. Из-за этого я несу особую ответственность. Вот, однако, муха, – показал он на муху в помещении. – Представим, что другая муха лакомится капелькой меда, а эта муха прилетает и отпихивает вторую, демонстрируя агрессию, состязательность и абсолютный эгоцентризм. Чего еще ждать? (Сколько альтруистичных мух вы видели?) Возможности мухи очень ограничены. Она не может научиться какому-либо иному поведению, и потому мы принимаем ее как есть. Но если бы я поступал подобно этой мухе, это было бы чрезвычайно неуместно. Поскольку у меня было больше возможностей развивать понимание, развивать мудрость, практиковать, отличать благотворное от неблаготворного, я обязан поступать не так, как она!»

В этом же самом контексте пару лет назад один репортер спросил Его Святейшество, существуют ли люди, которые равны ему по положению. Он ответил: «Да. Все!»

Такова равностность. Внимая людям, которые проявляют мощные негодование, враждебность или эгоизм, мы можем сделать паузу и распознать: им, как и нам, присуща природа будды. Они желают счастья, хотят быть свободными от страданий – как и мы. Различные причины и условия сошлись и побудили их поступать так, как они поступают: у них была иная среда, иная личная история. Однако все это непрерывно меняется. Если бы я жил в тех же условиях – жизнь за жизнью, то поступал бы так же, как эти люди. Результат подобных размышлений – нежная ровность, которая рождается в нашем уме.

В тибетской традиции сам метод порождения равностности не носит эзотерического характера и не так глубоко техничен, как в объяснениях Буддагхоши. В подготовке на пути тибетского буддизма подобная ровность ума – первый шаг в развитии духа пробуждения: как у земледельца, который сначала выравнивает поле, чтобы вода не собиралась на одной стороне, оставляя другую сторону сухой. Первый приоритет – ровное поле: в высшей степени основополагающий и незаменимый компонент практики. Одна рекомендованная техника – просто учитывать: «Каковы причины и условия, которые к этому привели?» Мы возвращаемся к несложной мысли: «Каждый желает счастья и свободы от страданий, в точности как и я».

К этому состоянию ведет и другая тропа, использующая традиционный психологический подход. В нем, как и в практиках, описанных ранее, мы вспоминаем трех человек: близкого, нейтрального и враждебного. Сначала вспомните человека, которого вы любите, – того, кто в вашем восприятии непогрешим. Если вы замечаете за этим человеком дурной поступок, то думаете: «У него, должно быть, был сложный день». Когда он входит в помещение, на вашем лице появляется широкая улыбка. Вы ему радуетесь: мысли о нем приносят вам счастье. Итак, вы размышляете об этом человеке. Разумеется, в вас неизбежно присутствует определенная привязанность, и выражает она себя как надежда, что человек вас не покинет. Позвольте этой привязанности проявиться; затем сделайте паузу и спросите, что здесь столь привлекательного. Зачем сосредотачиваться на этом человеке, когда вокруг так много других прекрасных людей? На ум придут конкретные детали, связанные с тем или иным видом его поведения, – но вы снова сделайте паузу и подумайте, что двадцать лет назад этот человек, возможно, был незнакомцем, которого вы совсем не знали. Спустя двадцать лет он может стать для вас лишь воспоминанием. Никакой особой основы для цепляния здесь нет. Сошлись определенные причины и условия – причем все они подвержены непрерывным изменениям, – и потому этот временный эпизод прямо сейчас и происходит. Должен подчеркнуть: эти размышления предназначены не для того, чтобы ослабить или укротить какие-либо элементы нежности. Уравнивать нужно лишь страстное желание – особое влечение, из-за которого этот человек кажется нам более стоящим, чем все остальные.

После этого переключитесь на человека нейтрального. Хороший пример – человек за кассой в местном магазине. Вспомните этого человека и спросите себя, почему вы относитесь к нему столь нейтрально. Разве его желания не важны? Разве у него нет личности? Разве этот человек не столь же реален, как и ваши близкие? Мы ощущаем, что с этим человеком нас связывают очень слабые взаимоотношения. Он не сделал ничего, что вызывало бы у нас нежность, и ничего, что вызывало бы враждебность. При этом через два года, если сойдутся причины и условия, этот человек может оказаться одним из ваших лучших друзей или заклятым врагом. Поэтому вы признаете: лишь причины и условия помещают кого-либо в эту нейтральную категорию – причем временно.

Наконец, третий пример: один из немногих в буддийской практике случаев, где мы сосредотачиваемся на враждебном человеке и пробуждаем собственный гнев. Вам не нужно выражать этот гнев вербально или физически – или как-либо с человеком взаимодействовать. Речь лишь о мысленном эксперименте. Вы явственно вспоминаете человека и признаете: я думаю, что он отвратителен. Вспомните обо всех причинах своего отторжения, и пусть оно тихо проявится. Затем спросите себя: какова основа этого отторжения? В данном случае, в этих обстоятельствах