Они женаты уже пятнадцать лет, и я знаю все, что сейчасбудет происходить.

— Нет, Игорь, ее здесь нет. Тупо обсуждать это. Будешь кричать— повешу трубку. — Я убрала телефон за спину и прошептала: — Он хочетсо мной встретиться, поговорить…

Вероника кивнула.

— Хорошо. Ты где? Да, надо же! А я тебя не видела.Сейчас спущусь.

Я была буферным государством. Нет, парламентером. Хуже всегобыло то, что белый флаг никто вывешивать не собирался. Так же как и соглашатьсяна условия противника. Они просто хотели потрепать друг другу нервы.

И им было абсолютно наплевать на то, что кого-то хотятпохитить.

Мне стало страшно. О чем я думаю?

А если это коснется и меня? А если Ромы?

Похищенные редко остаются в живых. И их все время бьют,чтобы сломить волю.

Я вернулась в квартиру.

— Вероника, я не могу выходить. Мне нужна охрана.

Вероника обиделась. Она поджала губы и, не прощаясь,хлопнула дверью. Потому что Игорь долго не стал бы ждать. Ни меня, ни ее. Уехалбы.

А это в ее планы не входило.

Я хотела подойти к окну и посмотреть сцену примирения. Номне было лень.

Я должна вызвать себе охрану. Срочно. Моих бесстрашныхдевушек.

Мышка и Гора приехали очень быстро. У них были газовыепистолеты, «Оса» и шок-дубинки.

Всему этому арсеналу я бы предпочла один простой автомат.Калашникова. Захотелось к маме.

Моей маме всю жизнь нравились странные вещи. Она никогданичего не любила, но все время была чем-то увлечена. Не долго и не сильно.

Кулинарией, путешествиями, людьми, тибетской медициной. Оналегко бросала одно ради другого, и ничего не оставляло следа в ее душе.

Или, может быть, она специально выбирала только то, что неоставит следа. Ее жизнь была похожа на покрывало в стиле пэчворк. Она запростосшивала все, что попадалось ей под руку, не задумываясь ни о форме, ни о цвете.Ни о чем.

В итоге, как ни странно, получилось что-то уютное ифункциональное. Она надела на нос очки и попросила называть ее «бабушкой».

Артем обожал ее. Я дорожила произошедшими с ней изменениямии не думала о том, что и у пэчворка есть изнанка.

А поверила бы мне мама?

Все это напоминало мне кино. В серьезность происходящеговерилось с трудом… Это, наверное, потому, что в моей жизни никогда ничегосерьезного не происходило.

Когда я рожала Артема, я закричала после того, как мне егопоказали. «Чего орешь-то, все уже позади!» — сказала добрая британскаяакушерка.

А я закричала потому, что только тогда и поняла, что это неочередной прикол — я действительно что-то сделала. Родила ребенка. Ничего себе.

До того как он родился, я хотела назвать его Бенционом.Сокращенно — Беня. Это из Бабеля.

Назвали Артемом. Свекровь сказала, что если он будетБенционом, то у него не будет бабушки.

Я всегда очень зависела от Роминого семейства. Во всем. Ихмнение, их деньги, их планы.

Я при них — как Золушка. Только штамп о браке в паспортеосвобождает меня от работы. Но не от презрения.

Мне было бы спокойней, если бы я взяла хотя бы одного нормальногоохранника. С нормальным пистолетом. Но я не могла. Потом, когда все этозакончится, быстро бы выяснилось, что «в нештатной ситуации» я не слишкомдоверяю своим телохранительницам.

Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

А вдруг получится?

Немного выпью — и рискну. Или лучше…

Я позвонила Рембо. Телефон отключен. Такого никогда не было.Набрала Анжеле. Они с Денисом в Завидово. У Антона тоже отключен. Меня всебросили. Ладно, значит, выпью. Pino Grigio.

Позвонил Рома. Я не взяла трубку. Не хотелось слышать егонасмешливый голос. Посмотрим, как он заговорит потом. Как будет хвастатьсяперед друзьями, какая у него жена. И ему будут завидовать. Наверное, в первыйраз за всю нашу совместную жизнь. А он будет смотреть на меня влюбленнымиглазами. И наверняка повысит лимит на карточке. Хотя я уже и сама будузарабатывать.

Мне нравилось представлять, как я куплю Роме что-нибудьдорогое. В подарок. Может быть, машину? Но сначала — себе. Невозможно ездить наэтом «фольксвагене». Когда едешь на «мерседесе», с тобой знакомятся минимум«мерседесы», а сейчас мне даже «опели» сигналят и глазки строят. Ужас.

Рома мог бы давно уже поменять мне машину. Зачем он ушел изотцовского бизнеса? Отвратительный эгоизм.

Не подарю я ему машину. Телефон — в лучшем случае. Пусть ещепостарается, чтобы я разрешила ему вернуться.

Рома позвонил еще раз. Я снова не ответила.

Даже не посмотрела на телефон. Он лежал на диване инастойчиво верещал. Как будто был абсолютно самостоятельной единицей, а нечастью моей жизни. Одной из самых важных, пожалуй.

И самой функциональной.

Необитаемый остров плох хотя бы тем, что нет приема.

Пропущенный звонок не от Ромы.

От кого же? Незнакомый номер.

Через минуту телефон снова вздрогнул и зашевелился.

Это — Стас. Его мальчишеский, чистый голос.

Как будто я снова сижу на уроке, а в открытое окно врываетсяжизнь. Вместе с первыми лучами моей пятнадцатой весны и противным трескучимшкольным звонком.

Стас младше меня лет на десять. Или на пятнадцать?

Я старше его на целую жизнь.

* * *

Мы смотрели смонтированный материал в прокуреннойаппаратной, а потом ели бутерброды с яйцом в ресторане Телецентра.

Мне хотелось кормить его с рук.

Он следил за каждым своим словом, боясь сказать глупость.

Я смеялась над ним.

Он — краснел.

Я заставила его пить вино.

Он мечтал когда-нибудь снять большое кино.

Я льстила ему; я обещала ему громкое будущее. Я признавалаего талант.

Он почувствовал себя увереннее.

Он взял меня за руку. Его рука оказалась прохладной илегкой. Про такие руки пишут стихи.

Мне захотелось дотронуться до них губами.

Первое прикосновение — это как первый взгляд: он может бытьслучайным, недоверчивым, высокомерным, любопытным. Он может быть дажеравнодушным. Но тогда это не те прикосновения, о которых хочется говорить.

Мне было хорошо и спокойно.

Я была режиссером много раз отыгранного спектакля. Иновичок-актер послушно следовал моим указаниям.