— «Был бы милый рядом…» — высоко затянула свекровь.

Потом мы спели «Все, что тебя касается…», группа «Звери».

Потом мы обнимались и клялись друг другу в любви.

— Оставайся у меня, — сказала свекровь, — ато ты завтра проснешься и подумаешь, что тебе это все только приснилось.

Мы еще немного пообнимались, и я пошла спать в гостевуюкомнату.

Наверное, пошла. Раз я там проснулась на следующее утро.

* * *

Вчерашний садовник что-то говорил мне уже несколько минут. Яне могла разобрать его слов.

Мне казалось, что это шумит пылесос. Но это шумело у меня вголове. И вдруг все смолкло за одно мгновение. Остался только голос таджика.

— Я у хозяйки хочу спросить, можно листья жечь? Илиотвезти их за участок?

Я слышала этот голос. Я снова почувствовала ноги на своемтеле и липкие пальцы у себя на груди. Я им рассказывала анекдоты. А они решали,что со мной делать. Я не перепутала бы этот голос ни с одним другим.

Я молча рассматривала его лицо. Закричать?

Пусть его схватят и бьют. Долго — ногами. Пока он незахлебнется в собственной крови.

Таджик стоял и растерянно улыбался.

— Так что, хозяйка?

Не узнал меня? Может, мы им тоже все на одно лицо, как онинам?

Они были под иглой тогда или еще под чем-то; у меня наголове был мешок… Голос?

Нет, не узнал. Смотрит на меня тупыми невинными глазами.

— Этот садовник выкидывал меня из машины, —сказала я свекрови.

Она подняла на меня глаза. Не пытаясь их особенно сфокусировать.

Махнула рукой.

— Я узнала его голос! — Неужели у меня тоже будеттакое тяжелое похмелье в ее возрасте?

— Никита, успокойся! У тебя белая горячка. —Свекровь театральным жестом положила руку себе на лоб.

— Но я узнала его! Неужели вам не страшно, что в домебандиты? И наркоманы.

— Наркоманы? — Свекровь упала в кресло иусмехнулась: — Это уж точно…

Она про меня?

— Надо пить оливковое масло. Одну ложку, — сказалая, направляясь к двери.

— Что?

— Перед приемом алкоголя. Одну ложку. Тогда похмелья небудет.

— Никита, обратись к доктору.

— До свидания.

Я села в машину, включила музыку. Сосны качались на ветру,на заборе сидели вороны.

Если рассматривать ворон вблизи, то они очень поджарые. Уних такой спортивный вид — это из-за длинных ног.

Если когда-нибудь открою фитнес-клуб, возьму ворону наэмблему. И слоган: «Если вы не умеете летать, значит, вам это не нужно».

* * *

Дверь в кабинет была плотно закрыта. Я проводила оперативноесовещание. Эрудит явно была горда тем, что на нем присутствует. Мадам быласерьезна, что вполне соответствовало ситуации.

— Это точно? — спросила Эрудит. — Простоиногда подсознание может умышленно…

— Не точно. — У меня болела голова, и я не хотеласлушать про подсознание. — Но от одного до десяти примерно восемь. Намнадо это проверить. Гора привезет вам все для прослушки. В доме пока ничего неговорим. В общем, вы сами знаете, что делать.

— Надо поставить жучки в его комнату и узнать, есть лиу него мобильный, — кивнула Мадам.

— Еще надо выяснить, как он попал в дом, с кем он икуда уходит на выходные. Если они, конечно, у него есть. — Эрудит словностояла у школьной доски.

Я достала из сумки пенталгин и проглотила огромную таблетку,не запивая.

— Только не спугните, — попросила я, — и, кстати,следите, чтобы сейфы были закрыты и никакие деньги по дому не валялись.

* * *

На дачу я не поехала.

С некоторых пор я предпочитала оставаться на моейзаброшенной московской квартире. Там никто не убирал уже почти месяц. Яприезжала и с каким-то странным удовлетворением отмечала следы упадка изапустения. В некоторых углах уже появилась паутина. Мне это нравилось.

В паутине было что-то личное. Паутины нет ни у кого. У всехесть домработницы. Это как будто все идут строем и поют песню, и всем такздорово: и тем, кто идет, и тем, кто смотрит.

И когда ты вдруг делаешь шаг в сторону, ничего не меняется.Для них. Просто ты перестаешь быть частью и становишься целым.

Для того чтобы я почувствовала себя личностью, мне надо былозавести паутину. Интересно, а если пустить в квартиру пару мышей, у меняначнется мания величия?

А вдруг от кокоса сходят с ума? А у меня вообще есть этотум? А вдруг я превзойду себя и сойду с ума, которого у меня нет?

Нет, наверное, все-таки есть, раз я не стала предлагатьпонюхать своей свекрови.

* * *

Денис лежал на диване в моем кабинете и, по-моему, опал.Анжела уже минут пять красила губы. Я разговаривала по телефону. Вернее,слушала. Олеся жаловалась мне на то, что ее муж устроил ей скандал. Он увидел,как Олеся целуется в машине. Со своим тренером. По шахматам.

Олеся решила научиться играть в шахматы, чтобы бытьинтересной своему мужу.

— Ничего же не было, — всхлипывала Олеся втрубку, — мы просто целовались. А этот дурак раньше времени домой приехал.

Я рассматривала свой маникюр. Мне нравятся овальные ногти.

— Чего ты молчишь? — обиделась Олеся.

— Ну а зачем ты с ним целовалась-то? — спросила я,ожидая услышать длинный перечень достоинств тренера по шахматам.

— Да я просто целоваться люблю! — закричала Олесяв трубку. — Что в этом такого?

Я пожала плечами, хотя Олеся этого и не видела.

— Хорошо, что ты не любишь, ну, например, делатьминет, — вздохнула я.

Денис открыл глаза.

— Поехали в Завидово, — сказал он.

— Странные у тебя ассоциации, — проворчала Анжела.

Я попрощалась с Олесей. Она собралась звонить мужу исообщать ему о том, что тренер ею уволен. Обрадовать.

Приехал Антон. Сообщил, что Катя улетела в Париж. Повезладевчонок на закрытую вечеринку одного из наших эмигрантов. Вечеринка вроде быпосвящалась рождению его дочери.

— А ты бы хотел маленькую очаровательную дочку? Срозовым бантиком? — спросила Анжела Дениса, надув накрашенные губки.

— С бантиком? Не хотел бы. — Денис лениво повернулголову к двери. Зашла секретарша. Поставила на журнальный стол поднос с кофе иколой. Улыбнулась по очереди Денису и Антону.