318

Мудрость в боли. В боли заключено столько же мудрости, сколько и в удовольствии: боль, подобно удовольствию, относится к наиважнейшим силам, направленным на сохранение рода. Если бы она не выполняла эту роль, она давно бы уже исчезла с лица земли; а то, что она причиняет страдания, не может быть убедительным аргументом против нее: такова ее сущность. Мне слышится в боли голос капитана корабля, отдающего команду: «Убрать паруса!» Отважный мореплаватель по имени человек должен иметь отличную сноровку, чтобы уметь управляться с парусами в тысяче разных ситуаций, иначе ему не сдобровать и океан быстро затянет его к себе в пучину. Нам следует научиться жить на малых оборотах, и как только боль подаст сигнал опасности – самое время сбавить ход, – при всяком приближении большой опасности, какой-нибудь страшной бури, благоразумнее всего, с нашей стороны, будет как можно меньше «пыжиться». Правда, существуют такие люди, которые, чувствуя надвигающуюся большую боль, слышат как раз совсем другую команду и, как никогда гордые, воинственные, счастливые, отважно глядят прямо в лицо грядущей буре; и даже сама боль дарует им мгновения наивысшего блаженства и величия! Это герои, великие мучители человечества: те немногие, те редчайшие люди, которым требуется то же оправдание, что и самой боли, – и действительно, не следует отказывать им в этом! Это самые главные силы, способствующие сохранению рода и его развитию, пусть даже они достигают этого только тем, что не приемлют никакого покоя и уюта и не скрывают своего отвращения к счастью такого рода.

319

Самим интерпретировать свои переживания! Честность всех основателей религий и им подобных никогда не простиралась так далеко, чтобы сделать свои собственные переживания основным и самым важным предметом познания. «Каковы же были, собственно говоря, мои переживания? Что же тогда происходило во мне и вокруг меня? Действительно ли мой разум был ничем не замутнен? Достаточно ли хорошо была вооружена моя воля против всякого обмана чувств, достаточно ли храбро сопротивлялась она нашествию всяческих фантазий?» – ни один из них не задавался такими вопросами, да и нынешние достопочтенные ревнители религий не утруждают себя этим: с гораздо большим пылом они бросаются на поиски того, что как раз противно разуму, и тут уж они стараются найти пути полегче: они переживают «чудеса» и «возрождения» и внемлют голосам ангелочков! Но мы, другие, мы – те, которые весь свой пыл обращаем на поиск того, что подчиняется разуму, мы хотим иметь наши переживания перед глазами и строго наблюдать за ними, как этого требует всякий научный опыт, час за часом, день за днем! Мы сами хотим стать своими собственными экспериментами и подопытными животными!

320

При встрече. А: «Правильно ли я тебя понимаю – ты ищешь? Ты хочешь найти в существующем ныне мире свой угол и свою звезду? Там, где ты мог бы улечься на солнышке, чтобы и на тебя снизошла полная благодать и твоя жизнь оправдалась? Пусть каждый поступает так же на благо самому себе – ты мог бы вполне так сказать, – а все эти общие слова, заботу о других, об обществе нужно просто выкинуть из головы!» Б: «Но я хочу большего, я ничего не ищу. Я хочу сотворить себе свое собственное солнце!»

321

Новая осторожность. Давайте больше не будем думать о наказаниях, порицаниях, исправлении! Одного отдельного человека вряд ли можно изменить; и даже если представить, что нам это удалось, то вместе с тем могло бы произойти и нечто совершенно непредвиденное: мы сами бы изменились под его влиянием! Последим лучше за тем, чтобы наше собственное влияние на грядущее уравновешивало и перевешивало его влияние! Давайте избегать открытых схваток – ведь они-то и есть, по существу, порицание, наказание и желание исправить. Лучше постараемся возвысить себя! Пусть наш идеал будет искриться еще более яркими красками! Пусть другой идеал померкнет в нашем свете! Нет! Мы не желаем ради него темнеть, подобно всем наказующим и недовольным! Отойдем лучше в сторону – и не будем смотреть!

322

Притча. Мыслители, в которых движение звезд осуществляется по замкнутому кругу, не отличаются особой глубиной; кто вглядывается в себя, как в безграничное мировое пространство, кто несет в себе множество Млечных Путей, тот знает, какой царит в них хаос и беспорядок; от них – прямая дорога к хаосу и лабиринту бытия.

323

Подарок судьбы. Судьба не может придумать лучшего подарка, чем дать нам возможность сразиться на стороне противника. Тем самым нам заведомо обеспечена великая победа.

324

In media vita![36] Нет! Жизнь меня не разочаровала! С каждым годом она кажется мне все более богатой, желанной, таинственной: с того самого дня, когда меня осенила великая освободительница – мысль о том, что жизнь может быть экспериментом познающего, а не долгом, проклятием, обманом! А само познание: пусть для других оно будет чем-то другим – например, уютным ложем, дарующим покой, или дорогой, ведущей к нему, или занимательной беседой, или праздным удовольствием, – для меня же оно – мир, грозящий опасностями и сулящий победы, мир, в котором есть где разыграться героическим чувствам. «Жизнь – это средство познания» – кто принял это всем сердцем, тот может ничего не бояться, тот может даже весело жить и весело смеяться! А разве сумел бы хоть кто-нибудь вообще научиться как следует смеяться и жить, если бы не научился сначала как следует воевать и побеждать?

325

О настоящем величии. Сумеет ли кто-нибудь совершить что-нибудь великое, если он не ощутит в себе достаточно силы воли, достаточно решимости причинять великие мучения? Терпеть мучения – дело нехитрое: слабые женщины и даже рабы достигли большого мастерства по этой части. Но не погибнуть от душевных мук, когда причиняешь великие мучения и слышишь их душераздирающие крики, – великий подвиг, вот где настоящее величие!

326

Врачеватели души и мучения. Все проповедники морали, равно как и все теологи, имеют одну скверную привычку: они настойчиво пытаются убедить людей в том, что дела их совсем плохи и поэтому спасти их может только жесткое, радикальное лечение. Ну а поскольку люди во все века слушали таких учителей развесив уши, то в конце концов они усвоили в какой-то степени все эти выдумки и окончательно уверились в том, что дела их и впрямь из рук вон плохи; так что теперь они даже очень любят повздыхать, посетовать на жизнь или состроить уж такую мрачную мину, чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что эта самая жизнь совершенно невыносима. На самом же деле такая жизнь их совершенно устраивает и они даже влюблены в нее – у них в запасе тысячи уловок и ухищрений, при помощи которых можно одолеть любую неприятность и вытащить терновые колючки из всякой муки и беды. Мне даже кажется, что о муках и бедах здесь говорится преувеличенно много, как будто этого требуют правила хорошего тона, – но зато упорно молчат о том, что против боли существует бесчисленное множество лекарств, таких как одурманивание, или лихорадочная поспешность мысли, или покой, или дурные воспоминания, прожекты, надежды, и много всяких видов гордыни и сочувствия, которые действуют не хуже всякой анестезии: ведь если боль не заглушить, то она может стать настолько нестерпимой, что наступает обморок. Мы очень хорошо умеем подслащивать свои горести, особенно горечь сердца; если нужно, у нас всегда под рукой наша храбрость и возвышенность души, а также болезненная склонность к благородным порывам безропотного подчинения и кроткого смирения. Мы недолго горюем над потерями: не было бы счастья, да несчастье помогло – теперь мы чувствуем, например, в себе новую силу: пусть даже это только открывающаяся возможность проявить силу! Чего только не навыдумывали эти проповедники морали о внутренней «ущербности» злых людей! Сколь лживы все их россказни о бедах, которые постигают всякого, кто отдается страстям! – да, ложь здесь будет самым уместным словом: ведь им хорошо было известно, какое безграничное счастье испытывают такие люди, но они молчали как убитые, ни словом не обмолвились, поскольку это полностью опровергало их теорию о том, что счастье возможно лишь после подавления страсти и усмирения воли! И наконец, касательно рецепта всех этих врачевателей души и их хваленого жесткого, радикального лечения – позвольте полюбопытствовать: неужели в нашей жизни и в самом деле столько мучений и тягот, что предпочтительнее будет сменить ее на жизнь стоическую без всяких потрясений? Нам думается, что в нашей жизни хотя и много тягот, но все же не настолько, чтобы нам нужно было еще стоически переносить тяготы стоической жизни!