– Джиннея, мы здесь не для дружеского визита, – сказал я, чувствуя, как мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. – Я оформляю тебя, ты останешься здесь.

Джиннея вскочила со своего стула.

– Нет! Я здесь не останусь! К черту это! Пошел ты! – воскликнула она. Она стала искать глазами выход, но вмешалась Тиффани.

– Джиннея, тебе нужно сесть, – твердо сказала она. – Успокойся и расслабься.

– Я не обязана тебя слушать! – воскликнула Джиннея.

Теперь же я был единственным, кто застыл на месте.

Тиффани придвинула стул:

– На диван, на стул, куда хочешь, но присядь.

Потерпев поражение, Джиннея села на стул и сердито заплакала.

Мое сердце разлетелось на миллион осколков. Я увидел страх и потрясение на лице моей маленькой девочки, и это практически убило меня.

– У тебя есть два варианта, – продолжила Тиффани. – Ты можешь либо успокоиться и смириться с выбором, который сделал за тебя твой отец, либо я буду вынуждена записать тебя на более строгую программу на месяц, после чего подумаю о том, чтобы позволить тебе вернуться сюда.

«Ого, – подумал я. – Она действительно знает, что делает».

– Твой отец рассказал мне о ситуации, в которой оказалась твоя семья, – продолжала Тиффани. – Я не хочу звонить в транспортную службу и просить их отвезти тебя в то место, но я это сделаю. Все зависит от тебя.

Вот и все. Все кончено. И Джиннея знала это.

Я знал, что поступаю правильно, но внутри меня все умирало. Я никогда раньше не испытывал такой боли. Все это напомнило мне, как однажды в детстве я отвез Джиннею к врачу и держал ее, пока доктор втыкал в нее иглу. И тогда, и сейчас ей нужна была помощь. И как ее отец я просто делал и делаю то, что должен.

– Брайан, ты не мог бы подняться наверх и уделить нам несколько минут? – спросила Тиффани, выводя меня из транса. – До твоего ухода необходимо, чтобы ты заполнил кое-какие бумаги. Ди тебе поможет.

Пережив самые напряженные несколько минут моей жизни, я понял, что нужно оставить Тиффани наедине с Джиннеей. Она должна была спокойно, но в то же время сурово помочь ей смириться с трудным началом процесса. И, честно говоря, я был за это очень благодарен. Мне было невыносимо видеть боль от моего предательства в глазах Джиннеи, поэтому я не хотел задерживаться здесь даже на секунду.

На бумаги ушло минут 20. Спустившись вниз, я увидел, что Тиффани уже забрала у Джиннеи самое ценное, что у нее было, – ее iPhone. А вместе с ним и Facebook, и Instagram, и Twitter.

По выражению лица Джиннеи было ясно: она поняла, что ее жизнь никогда не будет прежней.

– Джиннея, – ласково сказала Тиффани, – обними своего папу на прощание. Ему пора уходить.

Джиннея подошла ко мне, вцепилась в мою руку и начала безудержно рыдать.

Это.

Было.

Бесчеловечно.

– Мне очень жаль. – Джиннея медленно икала в промежутках между рыданиями. – Мне… очень, очень жаль, пап.

– Джиннея, я никогда не брошу тебя, – пообещал я ей своим дрожащим голосом. Я потерял контроль. Слезы текли по моим щекам и капали на плечо Джиннеи. Это было просто невыносимо!

Я был рядом, когда Джиннея сделала свой первый вдох. Я был рядом в ее первый день в детском саду. Я был рядом, когда ушла ее мама. Я был рядом с первого по восьмой класс, и теперь часть меня чувствовала, что я подвел ее. Разумеется, в глубине души я знал, что все происходит именно так, как должно. Я знал, что Бог все контролирует и что он поможет Джиннее, мне, всем.

– Пока, Джиннея. Я люблю тебя, – вымолвил я сквозь слезы.

– Пока, папа, – сказала Джиннея самым печальным, самым надломленным голосом, который я когда-либо от нее слышал. – Я тоже тебя люблю.

И с этими словами Тиффани повела меня обратно наверх, тем временем другие ученицы садились рядом с Джиннеей.

– С ней все будет в порядке, Брайан. Я обещаю, – сказала Тиффани, пытаясь успокоить меня. – То, что ты только что сделал, было очень трудно.

Мне хотелось ей верить. Мне хотелось верить, что все будет хорошо. Что с Джиннеей все будет в порядке. Что это не ошибка. В моей голове проносились миллионы эмоций, мыслей и вопросов, но сквозь слезы я не смог сказать ничего, кроме:

– Мне пора.

– С тобой все будет в порядке? – спросила Тиффани, когда я открыл дверь машины, чтобы уехать.

– Да.

Вот и все.

Дело сделано.

С этим покончено. Как и со мной.

Следующие три часа, проведенные в одиночестве на обратном пути до Чикаго, были самыми долгими в моей жизни. Кажется, я вообще не переставал плакать. Дорога из Лафайета до Чикаго почти полностью ровная и прямая. На улице холод, а небо окрасилось в мрачно-серый, словно сталь. Именно так я себя и чувствовал. «Боже, я доверяю тебе» – это были единственные слова, которые я смог произнести за эти часы, пока дорога простиралась передо мной.

К тому времени, как я сел в самолет до Нэшвилла, я был полностью истощен – физически, эмоционально и духовно. Все мое существо больше не могло справиться с этим. Как только я уселся на свое место, я отключился. Вернувшись домой, я вставил ключ в замок и медленно открыл входную дверь.

В доме было темно, холодно и тихо. Как у меня на душе.

Я отказываюсь сдаваться.

Когда жизнь сбивает меня с ног, я возвращаюсь с триумфом. Плакать – это нормально. Чувствовать боль от ран, которые приносит жизнь, – тоже. Как и принимать боль вашего худшего страдания близко к сердцу, пока у нее не вырастут крылья и она не превратится в благословение Господа. То, которое может принести только Он. Никогда в жизни я не позволю весу любого удушающего давления перекрывать жизненный поток, идущий изнутри.

Тот же самый дух, который воскресил Иисуса из мертвых, живет во мне и в Джиннее, мы сильные, мы можем пройти через множество трудностей.

Господи, пожалуйста, помоги Дженнее принять программу Awakening Youth. Это все, о чем я сейчас прошу. Просто позволь ей преодолеть это и пойти дальше. Меньше всего я хочу, чтобы она умоляла меня отвезти ее домой. Это меня убьет.

Я был силен, но мне все еще было больно, поэтому я решил выразить свою боль в словах, я хотел, чтобы Бог их услышал. Бог живет вечно, потому что Он и есть любовь, а любовь никогда не умрет. Нам всем нужно осознавать это.